Сибирские огни, 1963, № 8

Кажется, с тех пор библиотека не утратила славу одной из лучших в Аме­ рике. Через день г-жа Яхин встречает меня приветливой улыбкой: — Ваш заказ получен из хранилища манускриптов. Удобно вам расположить­ ся здесь? Я вижу на столе у окна альбом, при­ мерно такого же формата, как журнал «Огонек». Переплет из темно-красной ткани. Сдерживая нетерпение, медленно раскрываю альбом на первой странице. Надпись по-английски: «Портреты рус­ ских политических заключенных и ссыль­ ных». Желтоватая плотная бумага. Выцвет­ шие, бледные фотографии. Под номером семь — ткач Петр Алексеев в арестант­ ском халате. Петр Алексеев! Но ведь ес­ ли достоверны результаты архивных ро­ зысков в Сибири, именно его портрет за­ казывал Владимир Ильич при первом по­ сещении фотографии в Красноярске! А два других? И под номером двадцать шесть вижу портрет Чернышевского. А дальше — фотографии Ипполита Мыш­ кина! Первые доказательства, что в коллек­ ции — копии фотографий из того, завет­ ного альбома! Нет, нет, я должен смотреть внима­ тельно, по порядку, не торопясь, чтобы не пропустить что-либо важное. И я воз­ вращаюсь к начальным страницам. Ря­ дом с фотографиями — пояснения, сде­ ланные Кеннаном. «Когда будет писать­ ся полная история русского революцион­ ного движения, эти портреты ранних ре­ волюционеров представят огромный ин­ терес и ценность. Я сомневаюсь, что где- либо есть более полная коллекция таких портретов». Может быть, он и прав, Джордж Кен- нан, особенно если речь идет о фотогра­ фиях, снятых не на воле, а в Сибири, по дороге на каторгу, где многих героев ре­ волюционной борьбы ждала безвестная ранняя могила... Итак, снимок номер семь — ткач Петр Алексеев. Крестьянский сын со Смолен­ щины, в лаптях пришедший в Москву, уже взрослым выучившийся грамоте... Потом подпольный кружок народников, нелегальные брошюры. «Капитал» Марк­ са... И вот Алексеев — душа революци­ онного рабочего кружка, а затем и це­ лой подпольной организации. Его вместе с товарищами хватают жандармы, два года длится следствие, назначается суд. «Процесс пятидесяти» — так, по числу обвиняемых, назвали это судебное разби­ рательство. На суде Петр Алексеев произнес зна­ менитую речь, которую царский сенатор, председатель суда, тщетно пытался пре­ рывать криками: «Молчать! Довольно! Замолчите!». Вскоре вся Россия из нелегальных листовок узнала о прекрасных муже­ ственных словах Петра Алексеева: «По­ дымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, раз­ летится в прах». Этими словами Владимир Ильич Ле­ нин впоследствии закончил передовую' статью первого номера «Искры», назвав их великим пророчеством. Уделом Петра Алексеева стали тюрем­ ные одиночки, сибирская каторга, Траги­ ческая смерть в тайге от руки убийц — и бессмертие корифея русского рабочего движения... Перед поездкой за океан я наспех вы­ писал из разных книг биографические данные о героях громких политических процессов второй половины прошлого ве­ ка — и теперь встречаюсь с этими героя­ ми на страницах нью-йоркского альбома. Какйе гордые, одухотворенные лица, ка­ кие славные и, часто, трагические судьбы! Николай Бук — двадцать лет каторги по делу типографии революционной орга­ низации «Народная воля». Джустина Фе­ дорова — каторга по тому же делу; под снимком — примечание Кеннана, сделан­ ное почти восемь десятилетий назад: бе­ жала, пока что не разыскана полицией. Александр Квятковский, студент, пове­ шен по делу о взрыве в Зимнем дворце. Константин Неустроев, учитель, расстре­ лян за пощечину генерал-губернатору. Александр Долгушин, студент, 25 лет каторги за революционную пропаганду и попытку побега. Николай Рогачев, Алек­ сандр Штромберг по делу «Народной воли» приговорены к смертной казни и повешены. Ятцевич — сошел с ума в одиночном заключении. Николай Зо­ тов — повешен в Якутске...