Сибирские огни, 1963, № 8

Я пошла в здание тюрьмы. Мысленно я все время повторяла себе: ты свобод­ на, гестапо уже нет,— до того я была взволнована. Надзиратели-чехи подозритель­ но оглядели меня, когда я назвала имя Колинского. — Не тот ли, что ушел с немцами? — Не знаю, ушел ли он с немцами, но это был немец,-— объясняла я. — Я слыхал: в Панкраце было двое Колинских,— сказал мне надзиратель. — Одного из них как будто отправили в Терезин еще во время- оккупации. Съездила я в тюрьму на Карловой площади. И тоже понапрасну. Товарищ Гаша сообщил мне, что по слухам у какой-то дамы хранится для ме­ ня завещание Юлека. Разве Юлек писал завещание? Не иначе как мистификация, — успокаивала я себя,— тем более, что он мне не мог сказать, что за дама и где она живет. Кто ему об этом сказал? Шурин. Я тут же позвонила шурину Гаши Ладиславу Технику. Он подтвердил: да, правда. Но имени этой дамы он не знает. — А кто ему сказал? — Вылетело из памяти. Столько всяких событий сейчас, после освобождения! Немного подумав, он добавил, что, кажется, это был Отакар Вюнш, только сейчас он не в Праге. Пришел ко мне молодой товарищ Ярослав Покорный, летом 1942 года сидев­ ший в Вальтровке в Иноницах. Его несколько раз привозили в «Четырехсотку». Я передала от него записки двум заключенным женщинам—что им говорить на доп­ росе. Теперь он мне рассказал, что, будучи в концлагере, встретил там парня, то­ же приговоренного к смерти, который в тюрьме Плецензее сидел с Юлеком, одна­ ко смертный приговор этому парню заменили на десять лет концлагеря, и он вер­ нулся домой. По его словам, он сидел вместе с Юлеком до того самого дня, когда за Юлеком пришли ранним утром. Двое тюремщиков стащили его с койки, сняли с него наручники, велели раздеться донага, потом опять надели наручники и уве­ ли на казнь. И опять я сильно разволновалась. «Не верю я в то, что ты говоришь! Как зо­ вут парня, который тебе это рассказывал? Кто он такой?» — «Серьезный паре­ нек».— «Ну как его звать?» — «Да знаю я, ко всем чертям, знаю, как его звать,— я же с ним каждый день виделся, он мне часто рассказывал о Юлеке, — вспомню обязательно!». Но так и не мог припомнить.— «Напишу своему товарищу в Плзень,— вот дьявольщина,— ну как же его имя? — опять не вспомню. Что это со мной? Теперь это у меня часто бывает,— порой не припомню имя самого близ­ кого товарища!»—■Пока я с ним сама не поговорю — не поверю! Наконец у него всплыло имя плзеньского товарища, сидевшего с ним в концлагере. Я тут же по­ дала бумагу и перо, чтобы он ему написал при мне. Либа решилась дать мне прочитать письма Юлека из тюрьмы. Между ними было и его последнее письмо от 31 августа 1943 года, смоченное его слезами. Ку­ да упала слеза, там слова расплылись. Я продолжала разыскивать Колинского. Наконец, после многодневых поисков, товарищи из госбезопасности сообщили мне, что Колинский проживает в Колине. От Праги это каких-нибудь шестьдесят километров,— но как туда добраться? Поезда ходили нерегулярно. Повсюду был еще такой хаос. На улицах Праги встречались еще разбитые мостовые, там и сям — обломки баррикад, свидетель­ ство недавних боев с немецкими фашистами. Я договорилась с товарищами из госбезопасности, что они сами отвезут меня в Колин. Я работала в доме газеты «Ру­ де право»,— у меня там была комната для работы над собранием сочинений Юле­ ка. На нескольких машинках уже переписывались его статьи из «Творбы». Насле­ дующий день после разговора с товарищами мне с самого утра позвонили по до­ машнему телефону. Меня вызывали в секретариат «Руде право». Есть важное де­ ло. «Юлек вернулся»,— мелькнуло у меня в голове. Я поспешила в секретариат. Говорят — просили зайти к главному редактору товарищу Барешу. Я отворила дверь в его редакторский кабинет. Там сидели чет­ веро мужчин: он сам за своим письменным столом, на стульях у двери — двое то­ варищей из госбезопасности, а за столом заседаний какой-то незнакомый человек.