Сибирские огни, 1963, № 8

шпион, а тот, вероятно, доложил потом следователю, как некоторые надзиратели чтят в Фучике не только человека, но и коммуниста. Вскоре после этого Фучик был вывезен в Германию, а шпион из камеры исчез. В тот период Фучик подвергался допросам, которые батя определял так: «хо­ лодный и горячий душ». На некоторых допросах его варварски избивали, на неко­ торых его склоняли к признаниям «более приличным» обхождением, а в конце кон­ цов следователь даже пригласил его на автоэкскурсию на Градчаны, где ему была показана красота весенней Праги и свобода остальных якобы более умных людей, которые не напрашиваются на тюрьму ради политических взглядов и действий. Во­ время следующего допроса, когда не подействовали ни проявленная любезность, ни обещания, Юльчу опять зверски избили. В ту пору он жаловался на некоторых интеллигентов, которые не выдерживают побоев, понапрасну выдают инкримини­ руемые им вещи и тем самым губят новых и новых чешских людей. О стойкости Фучика на допросах свидетельствует и большое число проведенных с ним допро­ сов, и то обстоятельство, что своей стойкостью он импонировал следователю, кото­ рый, когда бывал с ним наедине, под конец обходился с ним по-человечески и вы­ ражал ему свое уважение. В тот период Фучик, по словам старшего учителя Пешека, неоднократно упо­ минал о некоем Клецане и о надзирателе-немце Колинском. О Клецане это была, насколько мне помнится, только критика его поведения во время допросов, о Ко­ линском отмечалось, что Фучик давал ему прятать свои записки и заметки, кото­ рые он писал в камере. По словам старшего учителя Пешека, дело шло о критиче­ ских заметках на политические темы и деловых заметках, касающихся его дела и условий в тюрьме, а может быть, там было и его завещание Коммунистической партии. Разумеется, Фучик отдавал себе отчет в своем положении смертника. Ба­ тя Пешек несколько раз просил меня, чтобы в случае его смерти я доложил в со­ ответствующих инстанциях об этих записках Фучика и постарался обеспечить их сохранность. Таким образом, с деловой точки зрения данная свидетельская инфор­ мация представляется, главным образом, чтобы создать возможность дальнейших розысков Колинского и записок Фучика. Если говорить об оценке его сердца и характера, поскольку я ее слышал от старшего учителя Пешека, Юльча Фучик был из тех, кого можно определить как «чудесного человека». Инж. Владимир Казда». Из этого сообщения я узнала, что папаши Пешека уже нет в живых. Папаши Пешека, который через Юлека передавал мне приветы в «Четырехсотку»! Папа­ ши Пешека, чьего лица я никогда не видела, но оно мне было симпатично уже по тому, что Юлек мне рассказывал, как тот одолжил ему свою нижнюю рубаху, ког­ да гестаповцы изорвали рубашку Юлека во время первого же допроса. Папаши Пешека, который ко дню рождения прислал мне через Юлека в «Четырехсотку» кусок сахара. Он дожил до свободы — и умер. Его семья, по крайней мере, прово­ дила его в последний путь. А что же Юлек? Инж. Казда в своей информации сообщил, что Юлек вел в Панкраце тайные записи. Я вспомнила, как в январе 1943 г., в «Четырехсотое» перед ее ликвида­ цией, Юлек сказал мне: «Густина, я в Панкраце пишу». А я ему на это: «Кто вы­ носит?» Юлек шепнул мне: «Один надзиратель-немец». Я ему тихонько сказала: «Будь осторожен!» А он в ответ: «Надежный». Вот и все, что я успела узнать. Я тут же решила искать Колинского. Обратилась за помощью к товарищам из госбезопасности. Начались розыски. Отправилась я в панкрацкую тюрьму. Я ехала той же дорогой, по которой два с половиной года назад нас возили в тюрем­ ной машине гестапо. Теперь я свободно сидела в трамвае, свободно смотрела из окна, могл^ говорить громко, рядом сидели люди, шумно разговаривали между собой,— и вдруг я поймала себя на том, что боязливо озираюсь, не услышат ли на­ ши голоса... эсэсовцы. Часто и долго еще пугали меня их призраки.