Сибирские огни, 1963, № 8

находился в камере (вероятно, 267/П/В) с Юльчей Фучиком. Они стали очень близкими друзьями, и Юльча — так Пешек всегда звал Фучика — стал назы­ вать Пешека «батя». Не было, можно сказать, такого дня, чтобы батя не рассказывал мне про Юльчу, а впоследствии он просил меня, чтобы в случае его смерти я направил в соответствующие места настоящую свидетельскую информацию. В основном батя Пешек рассказал мне следующее. Однажды в нашу камеру швырнули страшно избитого человека, вернее, ска­ зать, обломки человека. То был Юльча Фучик. Казалось, в таком жалком состоя­ нии он не проживет и дня. С головы до ног он представлял сплошной кровоподтек, весь был синий. Лежать он мог только на животе. Говорить он не мог, только хрип­ ло вскрикивал, когда набирал воздух. Непостижимо, как это человека в таком со­ стоянии можно было поместить в камеру, где единственно мыслимый уход состоял в том, что товарищи по камере прикладывали к кровоподтекам мокрые тряпки, которых они для этой цели наделали из собственного белья. Тюремный врач {вероятно, д-р Навара) сомневался в возможности спасти истерзанного Юльчу. Разрешения на отправку в тюремную больницу комиссаром из Печкова дворца не было дано, причем якобы было сказано: «Если ему издыхать, пускай издохнет в камере». Несмотря на все это, Юльча пережил критический день. Батя с другим това­ рищем по камере (к сожалению, не знаю, кто это был) беспрестанно, каждый час прикладывали больному мокрые тряпки. При посещении врача вторично было от­ казано в разрешении перевезти больного в лазарет. Кажется, только на третий день вдруг принесли носилки и уложили на них Юльчу. И он и товарищи были уверены, что наконец-то его кладут в больницу. Но его снесли в нижний этаж, в канцелярию, где его допрашивали двое гестаповцев, несмотря на то, что времена­ ми он терял сознание и совершенно не способен был связно мыслить. После изу­ верского допроса его отнесли обратно в камеру. Минуло несколько дней. Юльчу на это время оставили в покое, и больной по­ немногу оправлялся от своих ужасных ран. Каждый час, проведенный вместе, все больше сближал между собой заключенных. Третьим в камере был в ту пору спер­ ва молодой поляк — парашютист, который так и не раскрыл своего имени и через некоторое время был отправлен в Польшу, а затем 14-летний подросток «Мирек», ■впоследствии расстрелянный вместе со своими родителями. Батя Пешек детально был знаком с жизнью Юльчи от школьных лет и вплоть до его редакторютва в «Руде право», со времен приобретения первых познаний в общественных науках от товарищей на строительных работах и кончая предложа.- нием профессора Шалды, чтобы Юльча всецело посвятил себя литературе и стал его преемником, от того времени, когда Юльча путешествовал по Франции — и вплоть до его знакомства с Россией и формирования четкой позиции в отношении •социализма и коммунизма. Он (Пешек) знал о его прекрасном отношении к госпо­ же Фучиковой, знал и его положительное отношение ко всем людям доброй воли. Юльча Фучик не только снискал большую мужскую дружбу своих товарищей по камере, но расположил к себе и немецких надзирателей «поумнее», которые иног­ да, пользуясь удобным случаем, информировались у Юльчи, как он критически оценивает происходящие политические события на основе тех сведений, какие они ему сами порой сообщали. Юльча Фучик всегда вел себя с ними, как несгибаемый коммунист, убежденный в победе идеалов и идей Маркса и Ленина. Однако ува­ жительное отношение некоторых немецких надзирателей к Юльче, как человеку непреклонного мужества и поборнику взглядов, враждебных нацизму, по мнению учителя Пешека, не осталось без последствий. В камеру был подослан под видом заключенного немецкий шпион с целью регистрировать мнения Фучика, которые он высказывал в камере, улучив удобную минутку. Однако в первый же день Юль­ ча и батя разоблачили его и «уважили» как шпиона. Но когда надзиратель-немец ■снова пришел, чтобы через полуоткрытые двери информироваться у Юльчи отно­ сительно «текущего момента», Юльча никак не мог намекнуть ему, что в номере