Сибирские огни, 1963, № 7

мимый, лучший механизатор. Главным не главным инженером, а механи­ ком ремонтной мастерской надо, однако, его скоро поставить... Какие-то странные звуки заставили Захара очнуться. Что за черт, гимн, что ли, кто поет? Кто, где, по какому поводу?! И почему — поет? Давно уже государственный гимн исполнялся без слов. Может, кто завел сохранившуюся с давних времен патефонную пла; стинку? Д а нет, гимн пели торжественно, величаво, а тут мотив тянется и т я ­ нется заунывно. — Что за наваждение?! — спросил Большаков, нахмуриваясь еще больше.— Слышите? Корнеев что-то промычал удивленно, а Овчинников уронил смешок, указал бичом в переулок, во тьму: — Там... — Что там? — А поют. Эти самые... Песня слышалась теперь отчетливее. И Захар явственно разобрал не­ сколько строк: Союз нерушимый великой свободы С плотила навеки св я т ая любовь. Нас, верны х лишь только единому богу! Омы ла Христова пречистая кровь ... — Эти самые поют... баптисты Пистимеины,— сказал Овчинников.—• Третьеводни я проезжал мимо ихнего дома — разучивали только, вразно­ бой тянули. А теперь ишь — с подголосками выводят. — Обожди! — воскликнул Корнеев.— Это что же получается?! Еще бы на мотив «Интернационала» вздумали... Сворачивай, Андрон! Живо! Овчинников защелкал бичом. Уставший мерин заплюхал по грязи чуть быстрее. Возле молитвенного дома их встретил Филимон Колесников. Размахи­ вая руками, он подбежал к ходку. — Это что же такое, Захар, а? Борис Дементьич? Это До каких пор такую вонь терпеть будем, я спрашиваю?! — Спокойно, Филимон,— дотронулся Большаков до его плеча, сойдя на землю. А вдоль улицы меж тем тягуче и тоскливо тянулось: С кво зь гро зы и бури ж итейского моря Пойдем мы вперед, не с тр аш ась враж ьих сил. Христос нам поможет, ведь в нем наша сила, И он, п ервен ец , этот путь проложил ... Колесников ринулся в молитвенный дом. — Филимон! — еще раз предупредил Большаков.— Гляди, дров на­ ломаешь... ...Когда вернулся с Отечественной и, проходя по деревне с немецкой трубкой в зубах, впервые услышал доносящиеся из дому песнопения, он обошел его сперва кругом и с гневной укоризной спросил у Большакова: — Эт-то что?! Как допустил?! — Разве — я? Меня тут не спрашивали... — Все равно! Эх... Ну, я их! Тогда еще молодой и, несмотря на пережитое опаляющее огнем вре­ мя, немного ветреный и легкомысленный, Филимон около года трезвонил по деревне, что раскатает молитвенный дом по бревнышку, а всех стару- шонок-баптисток заставит вместо своих молитв петь «распроклятый черт, комаринский мужик»...