Сибирские огни, 1963, № 7
держать, или там лопату, гаечный ключ... Д а ведь не согласятся они на разоружение, на добровольное ликвидирование этих баз. — Как же — не за тем строили,— усмехнулся в бороду Устин, при нимая обратно свой кисет, тоже засаленный, как штаны. Большаков присел рядом со Смирновым и сказал: — Не согласятся по-доброму — заставят. Придет время... — До того, как придет...— начал было Филимон, но вдруг замолчал. — Ты хочешь сказать: до того, как придет — может война вспых нуть? — спросил Смирнов. — Мало ли чего может произойти...— ни на кого не глядя, ответил Филимон.— Вон и в газетах пишут: нажмет какой-нибудь псих кнопку... Сейчас каждый человек волей-неволей об этом думает. — Времена, в общем,— опять проговорил Морозов. Он, как паровоз, дымил своей самокруткой, и густые полосы табачного дыма, колыхаясь под потолком, плыли на улицу через форточку. — Вот мы,— Захар Большаков кивнул на газету, секунду-другую по молчал, только подбирая правильные слова,— Вот мы и делаем все, что бы никто не нажал... — Так Филимон толкует— успеем ли сделать?— спросил Устин. Спросил самым обыкновенным голосом, но Захару, видимо, что-то в этом голосе все-таки не понравилось. Он повернул к бригадиру уставшее за сегодняшнюю бессонную ночь лицо, поглядел на него. — Не знаю, успеем ли... В кабинете установилась тишина. Только Устин дважды уронил, кач нув головой: — Вот, вот... И от этого тишина стал вдруг еще ощутимее. Редактор газеты смот рел на председателя не мигая, чуть прищурив глаза. Филимон Колесни ков полез было зачем-то в стол, но передумал и осторожно задвинул ящик. — И никто тебе, Устин, на этот вопрос правильного ответа не даст,— так же тихо добавил Захар .— Никто, кроме истории... — Когда вся эта история совершится — мне, скорее всего, ответа бу дет не надо... — Но я так мир понимаю,— не обращая внимания на последние сло ва Морозова, продолжал Большаков.— Пришла пора для революции — мы успели ее сделать. Бывшие хозяева жизни не примирились. В граж- данскую-то какая только сволочь не перла на нас? Все мироеды против нас объединились. К ним на помощь пришли те же американцы, англича не, японцы. Четырнадцать государств мира, не считая своих собственных душителей, тянулись к нашему горлу. И что же? Если не успели бы мы их разгромить, они бы задушили нас. Но мы успели, Устин. Потом и своих мироедов придавили намертво. А те из них, которые сумели уволочь пере ломанные ноги, забились в самые темные и узкие щели, и уж не осмели лись оттуда выползти. Большинство из них подохло там без воздуха, от тесноты да собственной обиды. А может, кто и по сей день жив. Живет, как сверчок, да исходит гнилым скрипом в иссохший кулачок. Все ж д е т— не наступит ли его время, все надеется... Под Устином Морозовым затрещал стул — он приподнялся и разда вил в металлической пепельнице, стоявшей на столе перед Колесниковым, окурок. Но тут же снова вытащил кисет и проговорил: — Не осталось уж таких. На что таким надеяться? Редактор газеты делал какие-то торопливые заметки в блокноте. Подняв голову, он проговорил:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2