Сибирские огни, 1963, № 7

Ведь и тетка, едва Серафима стала помнить себя, тоже все время толковала ей о власти: «Ты несмышленыш еще, а подрастешь — поймешь, какую тетка власть над людьми держит. И на Печоре, и на Вычегде, и по всему северному Уралу люди, хранящие в сердце своем пречистую веру божию, знают и уважают игуменью Мавру. А за что? За то, что веру эту истовее других блюду. А вот помирать стану — обитель свою крепкую тебе передам. И чтобы власть твоя была не слабже — пропитывайся, до­ ченька, духом божьим, как снег вешней водой. Учись, как молитву богу сотворить, как снадобье из трав лесных для хворого сварить, ибо мы, слуги божьи, должны исцелять и души и тела людские. Почаще читай библию, пониже бей поклоны, и заранее пойдет о тебе удивленье высо­ кое, молва далекая. Я уж позабочусь об этом. Обретешь власть силь­ ную— сдогадаешься, как ей пользоваться...» Серафима, подрастая, видела, что тетка действительно обладает большой властью: каждое слово ее — закон не только в обители — во всем Черногорском скиту. Не замечала Серафима только, что год из года меняется к ней самой отношение всех окружающих. Сперва она просто баловницей была всей обители, люди говорили с ней легко и ласково. Потом эта ласковость сменялась постепенно услужливостью, почтитель­ ностью и, наконец, откровенным заискиванием. И если случалось ей вы­ езжать куда из обители, люди, узнав, кто она такая, мгновенно преобра­ жались, смиренно и просяще как-то предлагали наперебой свои услуги. Серафима привыкла все это принимать как должное, принимать,- ни о чем не думая, не размышляя. И, может быть, поэтому она не замечала, что и в Екатеринбурге люди, узнав, что она дочь небезызвестного Аркадия Арсентьевича Клыч- кова, сразу становились внимательными и предупредительными. И вот, вернувшись в скит, задумалась: что же такое — власть над людьми? Правда, мелькнула было об этом мысль впервые еще там, в го­ стинице, когда она, потрясенная открывшейся перед ней картиной, слуша­ ла отца, размахивавшего бутылкой, плескавшего из нее вином на полу­ обнаженных вспотевших женщин. Где-то в груди пролился вдруг холод­ ный, обжигающий ручеек, но тотчас иссяк, высох... А едва переступила порог обители, с удивлением обнаружила, что ручеек тот окончательно не высох, что он снова засочился, сладко по­ щипывая внутри... Таежная северная зима — долгая. От молитв и бесконечных служб, от запаха трав, из которых тетка варила лекарства, Серафиму тошнило, и она, к ужасу тетки, перестала отправлять службы, забросила и библию, и псалтырь, и часовник, и даже лампадку перестала зажигать в своей светлице. А ручеек уже превратился в ручей, что-то размыл внутри мягкое и по­ датливое, хлынул горячим потоком, затопив ее всю... — Доченька, побойся господа нашего, он не простит, — ныла тетка ежедневно. — Я ведь давным-давно матерь твоя духовная. От счастья п власти — видано ли! — отворачиваешься, в мирские грехи, как в -смолу горючую, погружаешься. Я ли тебя не готовила к приятию власти?! И святую песню нашу «Велия радость...» забыла. А ты спой-ка ее, спой и погляди, как разгладятся лики, тебя внимающие, какое благо­ честие разольется на них... А ты, греховодница, тетку в могилу кладешь. Ну тетку— ладно... А от власти-то над людьми зачем отказываться... — Ах, отстаньте ради бога,— резко говорила уже Серафима. Что ей была теперь власть над обителью, над скитом или даже над всеми староверами Печоры и Вычегды! Она почувствовала, кажется, чем пахнет другая власть, о которой говорил отец, или стала догадываться, как она пахнет. Вон, к примеру, эти самые фабриканты Казаровы. Как