Сибирские огни, 1963, № 7

А если попробовать определить душу его поэзии, то первым словом тут долж­ но быть — историзм. Дело не только в том, что у молодого поэта много стихов, действие в которых происходит во време­ на отдаленнейшие, а в том, что О. Сулей- менов держит руку на пульсе истории, о •чем бы он ни п асал—о временах Тимура или о первой ночи 1961 года,— в его способности пропускать время через серд­ це. Первый раздел «Солнечных ночей» называется «Половецкие песни». Это не «исторические стихи» в обычном смысле слова. Это — удачная попытка средства­ ми лирики воссоздать духовный мир древ­ него кочевника. Но встает вопрос: зачем это нужно? Зачем молодому советскому поэту влезать в кожу воина эпохи Чин­ гисхана? (К счастью, в наши дни уж ни­ кому не придет в голову обвинять поэта в «бегстве от современности»). Затем, что новый мир растет не на пустом месте, затем, что в грядущем бес­ классовом и безнациональном обществе сольются представители разных народов с разными традициями, и каждому из них предстоит решить, что из своего прошлого он возьмет в общее будущее и от чего откажется навсегда. И поэт, пом­ нящий, что «мы создали себя обобщени­ ем боли веков», обращаясь к прошлому своего народа и к прошлому Востока вообще, стремится выяснить, что из его истории, из его традиций и быта достой­ но войти в будущее и от чего уже сейчас нужно отречься. Такого — много. Казахская степь бы­ ла свидетельницей насилия и унижения, деспотизма и рабства, веками ее жизнь калечила людей: Степь тянула к себе Так, что ноги под тяжестью гнулись, Так, что скулы — углами, И сжатое сердце лютей, И глаза раздавила , Чтоб щелки хитро улыбнулись. Степь терпеть не могла Яснолицых высоких людей. В то же время О. Сулейменов не в си­ лах отказаться от многого, что рождено этой же степной жизнью — от вольнолю­ бия, удали, песенности своих предков. Он убежден, что человек коммунизма — сын всего человечества, и, разумеется, поэту хочется, чтобы в облике его были черты и его народа. Поэтому и повторяет он с такой любовью: «Азия! Мать моя, Азия!» О своей любви к казахской степи О. Сулейменов говорит не раз, но всегда негромко и сдержанно, хотя в общем ав­ тор «Солнечных ночей», конечно, поэт «Ришард, сын степняка». В далекой Америке поэт встретил юношу, которого летом всегда «тянет в сухие степи». Ри­ шард — «сын француженки и адаевца», человека одного из казахских племен.В стихотворении ничего не говорится о тех путях, которые привели отца Ришарда из Прйкаспия за океан. Но пронзительная тоска звучит в строках о мальчике, не знавшем и не знающем родины, но как- то подспудно ощущающем ее, пытающем­ ся найти ей замену в сухих прериях Не­ браски. В стремя — хоп! Отшвырнуть сомбреро! Ветер черные волосы — в клочья! Тюбетейку— на лоб, Карьером, Перепадом по тропам волчьим. Задыхайся, кричи, мой мальчик, Страсть поэта, и плач, и хохот. Твой отец, наконец-то, плачет, В моих жилах грохочет холод. Я поехал бы в штат Небраска, Но мне надо спешить на родину, Там такой же пейзаж неброский, Я поеду к себе на родину. Я поеду в Адайские прерии, Там колючки, ж ар а , морозы, Пыль и кони такие! Прелесть! Я поеду к себе на родину... Вообще, тема национального достоин­ ства — одна из ведущих в американском цикле О. Сулейменова «О, Алабама...» Он понимает, что в наше время многие народы через национальное приходят к защите человеческого достоинства. Поэ­ тому так эпичны стихи о посланце моло­ дого африканского государства, который с достоинством поднимается по ступеням здания ООН. Поэтому так высока лири­ ка в стихотворении «Рейс свободы». Этим рейсом отправляется автобус, в ко­ тором поедут в Алабаму черные и белые юноши и девушки протестовать против сегрегации. Автобус, в котором, увы, так много свободного места. Места много. Но надо трогаться, Ждать вам некогда. Время странное. Вот рука моя на дорогу. Мне так хочется в Алабаму. Вместе с вами принять участие В честной драке за чье-то счастье. Я умею. Я так воспитан. Воспитан советским обществом, ленин- ским принципом дружбы народов. Как бы далеко во времени и пространстве ни уходила поэзия О. Сулейменова, она оста­ ется созданием молодого советского че­ ловека шестидесятых годов двадцатого века. Этим временем рождено и то по­ желание счастья, с которым обращается поэт к своим современникам: Пусть оно будет чуточку грустным, Пусть оно назовется веком! Пусть оно будет черным, Русым! Лишь не формулой — Человеком! О. Сулейменова можно упрекнуть в том, что он нередко неэкономен в словах, что эмоциональная стихия порой захле­ стывает у него мысль, и та становится не­