Сибирские огни, 1963, № 7

— Перехватило! — забушевал Клычков.— Сейчас тебя кондрашка перехватит. Матвейка! Сажин!! Завтра же взыскать с него по всем век­ селям... — Аркадий Арсентьевич, отец родной!— взмолился Воркутин, схва­ тил руку Клычкова.— Разоришь ведь, по миру пустишь. Погоди маленько, я обернусь и все выплачу... — А-а-а...— торжествующе закричал Клычков. И вдруг завернул на столе скатерть вместе с посудой, с бутылками, с закусками, сбросил ее на пол, а Серафиму посадил на стол.— Тогда обмети пыль бородой с сапог моей дочери, обсоси всю грязь. Клычков взял Воркутина правой рукой за шиворот, поставил его на колени, левой схватил ногу дочери и ткнул в лицо ирбитскому торговцу. —• Целуй, в печонку тебя!! И... и все остальные... по очереди. Матвей­ ка! Глядеть у меня в оба! Об увильнувших — доложишь завтра... Сажин с разбега вскочил на стол, стал рядом с Серафимой, вынул из кармана карандаш. Девушка сперва пыталась было оттолкнуть старика Воркутина, но не смогла — тот вцепился уже в ее ногу, как клещ. А со всех сторон греме­ ли стулья, слышался стеклянный хруст — гости, как бараны, толкая друг друга, старались пробиться к ней один вперед другого. И тогда... тогда она улыбнулась своими капризно-жестокими губами, чуть откинулась на­ зад, уперлась в стол руками и, не переставая улыбаться, подставляла склоняющимся перед ней заводчикам, владельцам промыслов, торговых лабазов и контор попеременно то правую, то левую ногу... Когда поднялся с колен последний купец, маленькие сапожки ее бле­ стели, будто побывали у добросовестного чистильщика. Серафима вни­ мательно оглядела их и повернула голову к Дуньке-Стельке, которая сидела все время почти рядом, опершись локтями о стол, заж ав голову руками. — Ну, а... вы? — тихо спросила Серафима, будто даже с застенчивой улыбкой. — Нет! Нет!! — вскрикнула Дунька, вскочила, побежала из зала. Серафима проводила ее задумчивым взглядом голубых глаз. — Ну, а теперь — гуляй дальше, господа! — объявил Клычков.— Душно тут. Матвейка, распорядись там — столы во двор, на зеленую травку, на воздух! А к вечеру баньку истопить — попаримся, отрезветь чтобы. 4 Болынереченское лежало в длинной неглубокой лощине. По самой сердцевине ее текла, виляя, маленькая, по колено, речушка, к ней с обоих боков жалось сотни полторы домишек. — Кто это громкое названье такое дал селу? — спросила Серафима у Матвея Сажина, останавливаясь на берегу речушки, заросшей лопу­ хами и осокой.— В насмешку, что ли? — Не могу знать,— виновато ответил он, повернулся к обветренному домишку, стоявшему неподалеку от берега.— Эй! — крикнул Сажин двум мужикам, которые сидели возле дома за грубо сколоченным столиком и наблюдали за Серафимой и Сажиным.— Не скажете ли вы? — Чего? — переспросил один из них, худой и рыжеволосый мужик. Несмотря на жару он сидел в шапке и рваной тужурке — видимо, был болен. — Оглохли, что ли? Отчего поселок так прозывается, спрашиваем. Ответил, усмехнувшись, другой мужик, низкорослый, но плотный, с обвислыми седоватыми усами: