Сибирские огни, 1963, № 7
А давно ли, подумал вдруг Захар, давно ли эти улицы вместо музы ки оглашались пьяными криками Фильки Меньшикова? Давно ли он расхаживал по ним полновластным хозяином? Давно ли его, Захара, именно по этой улице лошадью волок Демид Меньшиков, захлестнув ноги веревкой? А сама деревня — давно ли она стала такой? Голоребрые домишки, раскиданные вкривь и вкось по берегу,— где они теперь, куда делись? Почему не видно кособокой кузницы с заросшей полынью земляной кры шей? Или неуклюжего, кургузого, почерневшего от времени здания быв шей церквушки, с узкими оконцами, приспособленного под клуб? Часто Большаков чувствовал себя так, будто долго-долго отсутство вал где-то, а теперь вот приехал вдруг и смотрит на свою деревню по раженный. Когда же это успели распрямиться кривые улочки, раздви нуться вширь? Когда выросли эти многочисленные животноводческие постройки, огромный кирпичный корпус механической мастерской, ког да поднялась громадина клуба?! А иногда, глядя на все это с Марьиного утеса, куда он любил время от времени забираться, Захар с удивлением думал: да как же они все это сумели построить, при их вечных трудностях и недостатках?! Уж он, Захар-то, знает, сколько их было в годы войн и в мирное время. З а ткнет кое-как дыру в одном месте, порвется в другом... И всплывало невольно в такие минуты из души Захара что-то тре- петно-теплое, заливающее его самого до краев, размягчающее сердце и тихонько волнующее мозг простой, бесхитростной человеческой гор достью. Сами собой возникали мысли — далекие потомки не забудут, что в двадцатом веке были и войны, и тиф, и разруха, и голод. Напря женный до изнеможения труд и снова войны. И опять труд, во имя кра соты и изобилия, во имя будущей человеческой радости. Не забудут и поставят вечный и великий памятник человеку двадцатого века. И кто знает, каков будет этот монумент? Может быть, он будет изображать угловатого, но могучего мужчину с тяжелыми, как гири, рабочими кула ками. А может — женщину, до того хрупкую и нежную, что каждому будет казаться: дотронься до камня — и памятник рассыплется. Но ни кто не станет дотрагиваться, все будут смотреть на ее одухотворенное, невиданной красоты лицо... — А все-таки, Захар Захарыч, в каком смысле ты спросил об этом? — раздался голос Смирнова. — О чем? — Захар очнулся и остановился. — О народном подвиге. — А-а...— Захар двинулся дальше.— Видишь вон — башня водо напорная. — Ну и что же? — не понял Смирнов. — Так ведь тоже интересно. С одной стороны, в колхозе коровы от бескормицы падают. А с другой — водопровод в квартиры колхозников ведем. Смирнов поморщился, пытаясь понять, что к чему. А Большаков сказал: — Так и с Антипом. Много еще мусора на земле. А земля большая, много на ней укромных уголков. Не так-то скоро и просто выскрести от туда всякий мусор. Глава одиннадцатая Смирнов работал в районе всего второй год. До этого он служил в армии. Отечественную войну начал зеленым лейтенантом — только-толь
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2