Сибирские огни, 1963, № 7

— Я — уже... Сейчас отвезем кормозапарник и по пути в райцентр заскочу. «По пути» — это крюк в полсотни километров. Но Захар сказал: -— Заскочишь. Звонили из райкома — шелуху хлопковую привезли. Нагрузишь, чтоб порожняком не гнать. В самом деле, ешь давай. Мишка нехотя сел обратно за стол, немного смущенный, так как по­ нимал, что вел себя не по-взрослому. Помолчал и сказал: — А вчера Наталья Лукина говорит — я приду к вам завтра, полы помою. Я говорю — не надо, а Ксюха, ее дочка... Неизвестно, что сказала Ксюха, потому что Мишка вдруг замолчал и даже почему-то чуть смешался. Захар будто и не приметил этого, спросил: — И что же Ксюха? — Д а так. Ничего. Захар смотрел на Мишку и чувствовал, как плавится у него в груди что-то теплое, как поднимается ласковое и нежное к этому, начинающе­ му взрослеть, человеку. Было радостно, уютно как-то рядом с ним и од­ новременно не хотелось, чтобы он взрослел. Вспомнился Захару далекий летний пасмурный день, когда в колхоз привезли несколько семей эвакуированных оттуда, где горела земля. Возле узлов и котомок сидела немолодая русоволосая женщина со стро­ го поджатыми губами и кормила грудью ребенка. Вокруг нее на траве пищало и хныкало еще полдюжины ребятишек, среди которых было два ползунка. — Это что же... все твои? — спросил Захар, останавливаясь возле женщины. — Мои, стало быть,— ответила она. После Захар узнал, что половиной ребятишек, в том числе и двумя грудными, Мария Дмитриевна — так звали женщину — «обзавелась» в пути, во время следования эшелона с беженцами в тыл. Эшелон несчетно бомбили, иные вагоны разносило в щепки. И родители этих ребятишек были похоронены где-то за Волгой, вдоль железнодорожной насыпи. Большаков поселил Марию Дмитриевну в своем доме, а сам пере­ шел на квартиру к Колесниковым. И до конца войны удивлялся силам и душевной щедрости немолодой русоволосой женщины. Она работала вместе со всеми на полях и успевала управляться со своей огромной, разноголосой семьей. Когда бы Захар ни заглядывал к ней, она вечно что-нибудь стирала, штопала, перешивала, перекраивала. И никогда он не видел на ее лице отчаяния или даж е усталости. Ребятишки, чистень­ кие, опрятные, бегали и ползали по этим вот комнатам, оглашая дом криком, плачем, смехом... И, кажется, Мария Дмитриевна позволяла себе коротенький отдых только в те дни, когда приходили письма от мужа. Она садилась к окну, разворачивала фронтовой треугольник, тщательно разглаживала его на коленях, читала, читала, перечитывала. Лицо ее, заветренное, опаленное и холодом, и солнцем, в эти минуты светилось, молодело, и тогда было отчетливо видно, что обильные морщины изрезали его преждевре­ менно. Захар время от времени помогал ей чем мог: то картошки подбро- сит мешка два, то ситцу на рубашонки детишкам достанет. В сорок пятом, как только кончилась война, Мария Дмитриевна засобиралась уезжать. — Ваня, муж, скоро демобилизуется теперь,— сказала она Заха­ ру.— Поеду, может, хату свою удастся к его прибытию заново поставить на пепелище. Прежнюю-то, пишут мне, сожгли немцы... — Сюда бы звали мужа...