Сибирские огни, 1963, № 6
Первым лег в постель Цедербаум , потом стал укладываться Ванеев на узком и неудобном деревянном диване. Луч света, прорываясь сквозь старый, помятый и в изгибах проржавевший абажур , п ад ал ему на лицо, и Владимир Ильич положил возле лампового стекла газетный лист. Сел писать письмо, последнее из Красноярска. Он спешил рассказать Н а дежде о своем визите к Караулову, о споре с Тютчевым. С тем самым Тютчевым, который, по его словам, помог, в свое время, Плеханову бе жать за границу, отдал свой паспорт, а сам пошел в ссылку... А потом — о самом волнующем, ради чего начал это длинное письмо: «Приезжайте ко мне в Шушенское. Сразу, как только закончится дело. Проситесь в Сибирь...» Анатолий не мог уснуть. Ему вспомнилась ненастная осень девяно сто четвертого года, похороны Александра III. Пышное зрелище! Знам е на, пушки. П арадно разодетые лейб-гвардейцы, гусары и казаки. Двор со всей челядью. А за шпалерами войск — безмолвная толпа, как сим вол покорности. Когда же удастся всколыхнуть эту массу? Когда? Вла димир .Ильич ответил горячо и убежденно: революционное движение, обычно, развивается быстрее, чем того ожидают. Старые народовольцы рассказывали: перед семьдесят девятым годом все замерло , будто не ос талось никакой организации, а через два года их энергия заставила тре петать всю царскую Россию. «Вот и мы скоро, — говорил тогда Влади мир Ильич, — вырастем в настоящую партию, в сплоченную и сильную рабочую партию социал-демократов». Потом Ванееву вспомнился разговор с солдатом в тюремном ваго не: «Царя не трожь , — он от бога поставлен», и опять со всей остротой в голове прорезался тот же беспокойный вопрос: «Когда ж е пробудится народ?..» Приподнявшись на постели, полушепотом спросил друга. — .А какой народ? — Владимир Ильич, отрываясь от письма, по вернулся на стуле.— Если ты имеешь в виду рабочий класс, то он уже пробуждается. Пролетарий заявил о себе многочисленными стачками. Ты же знаешь. Рабочие требовали деньги за те три дня, когда короно вался Николай Второй и когда их вынуждали праздновать. Вынуждали! Это примечательно. Ореол царизма блекнет, дни его недолги. Марксизм, ты сам видишь, сегодня уже не только в теории. Социал-демократия превратилась в общественное движение. Встали в строй рабочие. Вспом ни хотя бы И ван а Бабушкина — товарища Богдана. — Так-то оно так... — Многое еще нужно сделать? Бесспорно. Влияние на массу про летариата еще далеко недостаточно. Мешают неразвитость и темнота. — Я думаю о последней сходке в Питере. Помнишь? Что там гово рили те, кто остается на воле. Девизом выставляли борьбу «за экономи ческое положение рабочего класса». — Д а , в отрочестве бывают шатания. У подростка ломается голос. Вот и прорывается фальшь. И будет прорываться. К этому надо быть го товым. Нам предстоит острая борьба под огнем врага. И этот ваш сол дат... В поезде-то... Как его? — Агафоном назвался. — Д а , да. Так вот этот неграмотный деревенский Агафон подтвер ждает, что мы — правы. «Царя не трожь...» Не трожь, дескать, основу реакции. А мы с этого начинаем. Агафон не знает, что царь — самый крупный помещик, а когда мы ему расскажем — он будет нашим союз ником. Агафоны, к сожалению, встречаются еще и среди рабочих. Но з а бастовка во время коронации подтверждает, что пролетарская масса начинает понимать — царизм грабит, давит, душит. И мы бьем пра-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2