Сибирские огни, 1963, № 6

сказать ему... Когда рядом с ним будет любящий, заботливый человек, Анатолий окончательно воспрянет духом, поправится. Обязательно по­ правится. Должен поправиться. Вспомнился разговор с Федосеевым. Д л я Николая Евграфовича то­ же необходим в ссылке близкий человек... Кажется, вовремя посовето­ вал ему настаивать, немедленно настаивать на переводе из Архангель­ ска Марии Германовны к нему в Сибирь... Федосееву посоветовал. Анатолию собирается подсказать... А себе самому?.. Как решить самому? Эх, если бы Н адеж да была здесь! Хочется обо всем поговорить с нею, многое прочитать ей из своих новых статей против народников и против тех, что пытаются революци­ онное движение рабочего класса свести к борьбе за «копейку», з а «пя­ тачок». Хочется просто смотреть в ее милые, тихие, ласковые глаза... Как хорошо она придумала в воскресной школе связать географию с политикой! Между слов о реках да озерах, горах да рудниках — ис­ тория рабочего движения на Западе. Хоть и по кусочкам, но — курс ис­ тории. Сама прочла лекцию о Швеции. Фиорды, шхеры, белые ночи... И тут же — о стачках, о профсоюзах, о всеобщих выборах в риксдаг... Это великолепно! В тайном письме в предварилку писал ей, что думает о ней, что она дорога для него. Писал, что — любит ее. Теперь она знает все. Успела собраться с мыслями. Она — на воле. И скоро ответит. Непременно должна ответить! А, может, не дожидаясь , написать ей еще раз? Спросить: согласна ли она приехать к нему в Сибирь? Женой! «Приезжайте скорее». Поче­ му — «приезжайте». А вдруг ей будет неприятно от этого холодного «вы»? Приезжай! Так лучше. Но... Нет, до ее ответа он не может напи­ сать «ты». Ванеев, оторвав глаза от письма, заговорил шепотом, чтобы не р а з ­ будить Цедербаума: — Владимир! Посмотрел бы ты, какая она, моя Доминика!.. Такую д аж е Рафаэль не смог бы написать. Честное слово!.. — Чувствую, чувствую! — Владимир Ильич на секунду положил руку на плечо друга. — И рад твоему счастью!.. Ну, не буду мешать письму... И Анатолий снова склонился над бумагой. Владимир Ильич еще раз прошелся по комнате из конца в конец, потом остановился у письменного стола, откуда смотрел на него через очки Чернышевский. Взяв карточку, Владимир Ильич долго всматривался в черты доро­ гого для него человека. Русский писатель, боевой демократ! Ты мог бы еще жить... Мог бы. Если бы не тюрьмы да не этап, не каторга да ссылка... Сел к столу и, обмакнув перо в чернильницу, тщательно вывел на карточке: «12 июля 1828 г.». Это — день рождения. А когда он умер? Год нельзя было не запомнить — 1889. Тогда за ним, бывшим студен­ том Ульяновым, только что начали снова подглядывать шпики. Д аж е на хуторе Алакаевка. Одиннадцатого октября всей семьей переехали в Самару. И тут вскоре — эта тяж елая весть. Не больше, чем через две недели. А какого же числа?.. Цедербаум, просыпаясь, заворочался на своей неудобной постели, и Владимир Ильич спросил: — Юлий, какого числа скончался Чернышевский?