Сибирские огни, 1963, № 6

Во время провалов в «Московском Рабочем Союзе» Леонид П етро ­ вич был схвачен за работой на своем мимеографе и вот уже пятый месяц сидел в Таганке. Он любил народные песни, еще в деревне пробовал слагать стихи, и сейчас слова легко ложились в строки: В царство свободы дорогу Грудью проложим себе. Подсмотрев в «глазок», надзиратель приглушенно прохрипел: — Пра-ашу не петь. — Я — про себя, — возразил Радин, прикидываясь новичком, не­ знакомым с тюремными порядками. — Никто ведь не слышит? — Не раз-ре-ше-но. З а нарушение — карцер! — Ладно . Не буду. Но едва надзиратель успел сделать несколько шагов от его камеры , как Леонид Петрович снова запел: Вышли мы все из народа — Дети семьи трудовой, Братский союз и свобода — Вот наш девиз боевой. Н адзиратель вернулся. — Упреждаю последний раз: доложу господину смотрителю. Он проучит. — Молчу, молчу... — ответил Радин, покорно и обещающе припо­ дым ая руки. Но поэт не мог молчать, когда песня, рождаясь , рвалась из груди: Долго в цепях нас держали. Долго нас голод томил... Таганская тюрьма для подследственных была построена по ам ери ­ канскому образцу: вместо коридоров — широкий пролет через все пять этажей. А возле камер тянулись узкие балкончики с решетчатыми п а р а ­ петами. Мохнатой шкурой наваливалась тишина. Узник узника не мог ни видеть, ни слышать. Лишь самым ловким да цепким удавалось, не­ взирая на выстрелы часовых, перекинуться словом через оконную фор ­ точку. И только ночное перестукивание было общей отрадой. Едва успел надзиратель отойти от камеры Радина , как сосед посту­ чал: «Ты что напеваешь?» А глубокой ночью откуда-то сверху послы­ шался невнятный голос. Оглядев потолок, Радин понял — узник верхней камеры спрашивает через щель возле печной трубы, которая идет через все этажи . Леонид Петрович вскочил на железный столик, вделанный в стену, и, запрокинув голову, приложил губы к той же щели в потолке: — Чего тебе, товарищ? — Спой свою песню. Слова за душу берут, а мотива не знаю. И Радин, сложив ладони в трубочку и уткнув пушистую бороду в потолок, запел вполголоса. Но между потолком и полом запищали мы ­ ши. Узник вверху выругался и попросил: — Повтори громче. Радин забыл о предосторожности, и голос его возвысился, р а зли в а ­ ясь вольно и звучно: Черные дни миновали, Час искупленья пробил. Он не успел спрыгнуть на пол, как заскреж етал замок в пробоях и в камеру вломились три надзирателя... Поэта упрятали в карцер, но песня его уже вырвалась из тесной к а ­ меры, стала известна на всех этажах и пошла гулять по тюрьме. Ее не­ возможно было ни запереть в карцер, ни заковать в кандалы.