Сибирские огни, 1963, № 6

Та же основная композиционная струк­ тура характеризует и стихотворение «Ямщик» (1959). Удалая тройка, «знаменитый в роман­ сах» лихой ямщик! Подстрекаемый шо­ ферами и в полном сознании своей зна­ чительности, повествует ямщик, как во­ зил Пушкина, Толстого, самого царя: — А царя возил? «Давно привык! Вся Россия видела когда-то — Впереди сидит лихой ямщик, Позади трясется император...» Растроганный воспоминаниями, ям- щик «плачет горькими слезами» об уте­ рянном величии. А шоферы снисходи­ тельно, лишь «уважая прежние века, утирают слезы ямщика». Шоферы теперь сознают себя непобедимыми: Ловкий, лакированный, играючи, Мчит автомобиль во всей красе, Химиками выдуманный каучук Катится по главному шоссе. Но гордость шоферов — разве это не то же смешное зазнайство? — улыбается поэт: Слышу я сквозь времени просторы, Дальний правнук у отца спросил: Жил-был на земле народ—шоферы, Что за песни пел? Кого возил? Так иронически высмеивает Светлов человеческую ограниченность. И замеча­ тельная особенность этой иронии в том, что это вовсе не сплошное отрицание, не отрицание для уничтожения. И это так­ же не посмеивание над «мелочами». Это ирония, утверждающая в глубочайшей своей сути неограниченность перспектив человеческих достижений, это раскрытие средствами иронии величия творческой мысли, дерзаний и возможностей челове­ ка!.. Разрешу себе еще один пример свет- ловской иронии — в ином плане. Речь идет о любви, — большой, поздней, по­ следней. О такой любви писал Тютчев, и это звучало у него молитвенно-нежно, го­ рестно и суеверно: «прощальный свет... Блаженство и безнадежность». В стихотворении «Любовь» (1958) Светлов говорит о таком же большом и неумирающем чувстве на склоне лет и с той же нескудеющей нежностью сердца. И, разумеется, старость есть старость, она еще никого не радовала. Но как же умеет поэт и здесь озарить светлой иро­ нией (в деталях, лексике, метафорах), соединенной с неугасающей душевной молодостью, и эту последнюю свою лю­ бовь! Нет, жизнь остается безмерно прекрас­ ной, полной чудес. И ,— «шагая с моло­ достью по нови», — любовь поэта не от­ ступает, не знает безнадежности. Нет, и теперь — «чувств волшебных излученье сейчас меня на подвиг позовет!..» Последняя любовь поэта предстает, в сущности, как урок молодежи. И поисти- не чудесно, радостно и победоносно, как солнце, освещает светловская ирония это неистребимое утверждение жизни: Рассвет, как долгожданное известье, Явился к нам. Мир полон ворожбы. Возьмем лукошки, милая, и вместе Пойдем по чудеса, ка к по грибы. И приютит нас древняя дубрава, И старые дубы прошелестят: Такой любви мы не видали, право, Чтоб не солгать, лет э д а к пятьдесят!..» ...Художник это — человек. И. Эрен бург рассказывает о недоумении одного большого писателя: «Разве можно быть плохим человеком и хорошим поэтом?..» Светлов большой поэт, потому что он большой советский человек, и его поэ­ зия, в частности его светлая жизнеут­ верждающая ирония, ■— это его жизнь, его натура. В автобиографии поэт рассказывает о своем пребывании, во время Великой Отечественной войны, на Северо-Запад­ ном фронте. «В первые же дни со мной произошел забавный случай, — расска­ зывает он.— Начальник политотдела ар­ мии терпеть не мог «штатских», считая их всех поголовно отъявленными труса­ ми. Он решил послать меня на команд­ ный пункт полка во время боя. Меня об этом предупредил делопроизводитель политотдела. Я решил себе «доказать» и, минуя КП полка, направился на КП роты. Бой был жестоким, мы понесли много потерь, но я не очень трусил — мне казалось, что на меня все время уст­ ремлен испытующий взгляд начальника политотдела... Ему об этом, очевидно, доложили. Он встретил меня притворно сурово: «Поче­ му вы пошли на КП роты? Я вас послал на КП полка».— «Рота входит в состав этого полка. Таким образом, я приказ не нарушил». Он улыбнулся: «Говорят, был такой огонь, что нельзя было голову поднять». — «Можно было поднять го­ лову, — ответил я, — но только отдель­ но». Ответ Светлова ироничен. И эта иро­ ния рождена не в поэтическом вымысле — она рождена жизнью. Право на нее заработано мужеством поэта-воина. Гейне как-то сказал, что не знает, где у него кончается ирония и начинается небо. Воспитанный советской страной, комсомолом, партией, Светлов хорошо знает свое «небо» и всем своим творче­ ством утверждает его. Поэт хочет, чтобы книги его не оставались мертвым гру­ зом на библиотечных полках — они должны помогать реальному делу, строи­ тельству коммунизма. В этом и заклю­ чается светловская «здравица» жизни: Не рукописью в старом шкапике, Не у Истории на дне, Несись, моя живая капелька, В коммунистической волне.