Сибирские огни, 1963, № 6

Первое. Смех вообще, как специфиче­ ская человеческая способность реагиро­ вать на мир (и как он, поэтому, теорети­ чески рассуждая, может быть воплощен в искусстве), отнюдь не ограничивается одной отрицательной ролью: это не толь­ ко средство выражения недовольства «безобразным», отталкивания от злого, уродливого и т. п. Смех может выражать и нечто вполне положительное — непо­ средственно радость, счастье. Но эта функция смеха, как она полу­ чает свое воплощение в искусстве, по су­ ществу выпала из эстетики в прошлом, не учитывается и сейчас, — и это вряд ли закономерно. Второе. Если и допустить, что в обще­ стве, построенном на эксплуатации, сама «природа» человека была извращена по­ рочными социальными отношениями и поэтому здоровый, в широком смысле слова жизнеутверждающий смех не мог найти своего должного выражения, по крайней мере, в искусстве, — то ведь сейчас эти условия в социалистическом обществе ликвидированы. Наша эпоха породила человека нового типа, новое понимание и отношение к жизни. Горь­ кий назвал это новое мировоззрение «во­ инствующим оптимизмом материали­ ста». В Ленине писатель показал важ­ нейшие черты этой новой личности. Это человек — «непримиримой, неугасимой вражды к несчастьям людей, яркой веры в то, что несчастья не есть неустрани­ мая основа бытия, а мерзость, которую люди должны и могут отмести прочь от себя». Это человек «непоколебимо веря­ щий в свое призвание, всесторонне и глубоко ощущающий свою связь с ми­ ром, до конца понявший свою роль в ха­ осе мира, — роль врага хаоса». Симптоматично также, что в неболь­ шом очерке о Ленине Горький трижды, в разных местах, говорит о смехе Влади­ мира Ильича — радостном, «обаятель­ ном», «мудром смехе неутомимого борца против лжи и горя жизни». «Борца, пре­ красно видевшего «неуклюжесть люд­ ской глупости и акробатические хитро­ сти разума», но никогда не терявшего «исключительную бодрость духа». «Большое, крепкое, душевное здоровье нужно было иметь, чтобы так смеяться», — замечает Горький. Разумеется, мы прекрасно понимаем, что В. И. Ленин — идеал человека, Че­ ловек с большой буквы. Но ведь эти же черты воспитывает в миллионах людей наша партия, советский строй уже боль­ ше четырех десятилетий! И разве на ос­ нове нового мировоззрения, на основе ве­ личайших достижений советского строя не должен был развиться и вырасти не просто радостный смех биологически здорового человека (как, например, у героев Рабле), а смех новый — жизне­ утверждающий смех людей невиданного еще в истории социального душевного здоровья: смех людей, побеждающих ложь и горе жизни, улыбающихся побе­ де человечности на земле?! И разве не должно было это получить также свое выражение в социалистическом искусст­ ве? Полагаем, что такой процесс происхо­ дит, и прежде всего, — в советской поэ­ зии. Маяковский назвал одну свою книгу «Маяковский улыбается, Маяковский смеется, Маяковский издевается». Там, где поэт «смеется и издевается», — его смех «старый», рожденный пороками жизни. Там, где «улыбается», — это смех «новый», рожденный радостным ут­ верждением социалистического отноше­ ния к миру. Таково, например, «Необы­ чайное приключение». Удивительно ве­ село, радостно, по-хорошему «смешно» предстают здесь дружески-фамильярные взаимоотношения поэта с солнцем, кото­ рое он «бьет по плечу», приглашает «к себе на чай», с которым на «ты», совсем «освоясь». И это уже смех, вызванный не «частицей безобразного» (как писал Ари­ стотель), а рожденный радостным созна­ нием, что в Стране Советов поэзия — то­ варищ солнца и что вместе они, поэт и солнце, творят великое дело уничтоже­ ния на земле горя — «стены теней, но­ чей тюрьмы». Это радостный смех поэта, осознавшего себя «заводом счастья». Творчество Светлова представляет в этом плане особый интерес. Ирония Светлова Романтик Шамфор считал, что в сво­ ем отношении к миру художник должен находиться «в состоянии эпиграммы». Художник как бы постоянно подсмеива­ ется над людьми, событиями, историей, космосом: он находит их если не вполне недостойными, то во всяком случае — несостоятельными. В этом и заключается ирония в ее тра­ диционном содержании, в ее традицион­ ной функции в литературе. Приводим несколько примеров ирони­ ческих высказываний Гейне: «Да, вра­ гам должны прощать, но не раньше, чем их повесят», «Англичанки танцуют так, как будто едут верхом на осле», «Пере­ улочная Кассандра», «Деревья Тюильри одеты чудесной зеленью, но корни их в земле кровяного цвета». «Дальше всего он пошел в невежестве». «Я читал скуч­ ную книгу, заснул над нею, во сне ви­ дел, что продолжаю читать, проснулся от скуки, — и это три раза». На чем основан здесь комизм? Нечто (как об этом хорошо сказано уже у Тимофеева) утверждается, но толь­ ко затем, чтобы тут же быть разоблачен­ ным, как недостойное утверждения и да­ же — заслуживающее порицания. Это, стало быть, мнимое утверждение, лука­ вая похвала. И неожиданность, ударность разоблачения, обнаруживаемые при этом 1 2 . «Сибирские огни» № 6.