Сибирские огни, 1963, № 6

А потом случилось несчастье... В ураган, во время аварийной работы, которой непосредственно руководил муж , матросу придавило ногу. Паренек в плаванье впервые, во всем виновата его нерасторопность. Когда я прибежала к месту происшествия, муж стоял уже в сторо­ не. Ледяным тоном спросил: — Перелом? — Д а ,— ответила я. Перелом был открытый, и не один. Нога изуродована, наверно, н а ­ всегда. — Черт знает что! Восклицание обожгло меня, я подняла голову от раны. На губах мужа обычное пренебрежение, ни тени сострадания к чужой боли. Только блестит его бледное выбритое лицо в сгустившейся серой мгле. Начинался хлесткий дождь. Муж с досадой отвернулся и пошел вдоль борта, затянутый в плащ-дождевик, скользкий от воды. Вечером случайно услышала разговор... — Мне некогда,— сказал муж. — Он понимает, что сам виноват,— уговаривал наш комсорг.— Он и так наказан . Если бы вы навестили... — Некогда ,— все так же бесстрастно прозвучал ответ... Очень тяж ело было возвращаться в свою каюту. Муж полулежал в мягком кресле спиной ко мне. Н ад зеленым плюшем были видны крутые плечи. Настольная лампа стояла перед ним, и тень покрыла его синевато-бледное лицо, когда он повернулся. Тогда я ничего не сказала . Я только с ужасом вслушивалась в его слова: — Неприятностей не оберешься. Лезут черт знает куда! Объясняй теперь! И ни разу не спросил меня, как себя чувствует больной, как его нога... Это страшно, вдруг, сразу и неотвратимо, обнаружить, что человек, который был для тебя самым главным в жизни,— ничто, пустота. Время шло. Он, как и раньше, снисходительно и ласково улыбался, абсолютно уверенный в моей привязанности и своей неотразимости. Теперь его мелочный эгоизм, ж алк ая боязнь за собственное «я» меня раздраж али . Говорят, чтобы разорвать совместную жизнь, нужна более веская причина. Не знаю... Я, наверно, простила бы и любовь к другой женщи­ не, и несправедливые упреки, и бурные сцены — если за этим всем — горячие чувства. А душевной скудости простить не могу. Не могу жить с человеком, которого не люблю. И не уважаю. Тогда мне казалось: лучше одиночество. Я поселилась у нашей буфетчицы тети Фени и провела с ней эти тягостные месяцы плаванья. Почти все свободное время смотрела на бушующий океан. Это успокаивало и тревожило. Тучи над нами. Где-то стороной, вгрызаясь в зыбь волн, проходили дожди. Иногда они хлестали нашу палубу. А потом возникал подсвет на небе, он расширялся. Отдельные голубо­ ватые айсберги проплывали в темной и холодной воде. Так постепенно мы входили во льды Антарктики, в их сияющее вели­ колепие. Нет, это было не тяжелое, а тягостное время. Потом через много, много лет, когда пришло большое горе, я поняла, что значит тяжело, непреодолимо тяжело.