Сибирские огни, 1963, № 5
— Мы с вами можем сказать — принцип. А заключается он в том, что каждый должен есть свой хлеб... Да. «Хлеб работать своими рука ми». Кажется, так. — Но это же возврат к натуральному хозяйству! Удивительное де ло! В наше время, когда начинается век электричества, и такая пропо ведь!.. Он, что же, обходится без соли, без железа? Без ножа? Без топора? — З а солью сам ездит куда-то на озеро. Ну, а топоры, ножи да сош ники выменивает на хлеб... — Ах, все-таки принужден прибегать к изделиям промышленности! Не может без труда рабочих? Какая непоследовательность! Ковырял бы землю сучком дерева, как далекий пращур!.. Что вы на это скажете? — Я понимаю известную неубедительность... — Еще бы не понимать!.. Тогда вам пришлось бы сменять брюки на домотканые портки, пальто — на кожух, отказаться от мыла, выкинуть часы и из доктора превратиться в знахаря, в шамана! — Владимир Иль ич расхохотался. — Каков путь? Не соблазнителен? — Я уже говорил: города в наши дни, в какой-то степени, неизбеж ны. Но поменьше бы их... — А врач, по Бондареву, тоже должен сеять свой хлеб? А когда лю ди изобретут машины, чтобы летать по воздуху и перевозить других, те машинисты тоже должны быть земледельцами? А те, что полетят к дру гим планетам?.. Ведь люди обязательно полетят! Как же они? — Бондарев, вот сейчас я припоминаю, свой закон понимает не сколько шире. «Работать свой хлеб». В этом он видит весь черный труд, нужный «для спасения человека от голода и холода». — Стало быть, против тунеядцев? Это уже другое дело... А труд ученых, педагогов, музыкантов?.. Вопрос гораздо шире, глубже и слож нее. Прозвучали звонки, и собеседникам пришлось возвращаться в вагон. Владимир Ильич спешил закончить разговор: — Если отвеять гору мякины да отбросить плевелы, то у Бондарева, видимо, найдется какая-то частица доброго зерна. Да и сам Толстой. Вспомните... Его непротивленческие поучения все забудут, а как худож ник он останется на века. На тысячелетия! Подобно Гомеру. В вагоне доктор снова уткнулся в книгу, а Владимир Ильич, глядя в окно, долго думал то о деревенском философе, то о своем спутнике. Боль ше — о последнем. О его заблуждениях. Стоит среди трех сосен и не ви дит просвета. А сколько их, таких интеллигентов на Руси! Затем Владимир Ильич задумался о приисках: сорок тысяч рабочих! Это немало, если учесть, что во всей стране пока только — полтора мил лиона. Пролетарская армия скоро и в Сибири даст о себе знать. И она будет увеличиваться, как снежный ком. Рабочему классу и здесь предстоят великие дела! 4 Наступило последнее утро. Солнце нехотя поднялось над лесным оке аном, и воздух стал сизым от туманной изморози. Деревья опять закута лись в куржак. Пассажиры укладывали вещи. И собеседники тоже занялись чемода нами. О многом за дорогу поговорили, но чувствовали — спор не закон чен. Владимир Ильич спросил о номерах для приезжих, но тут же, не до жидаясь ответа, сказал, что гостиница для него сейчас — недоступная роскошь.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2