Сибирские огни, 1963, № 5

— Не расплескивай вино, — попросил Кржижановский. — И давай, брат, чокнемся, выпьем до дна— и спать. — С тобой всегда рад! — Запорожец прижал левую руку к груди. — А за что мы выпьем? — Просто — за жизнь! За солнце! З а его живительные лучи, скон­ денсированные в этом вине! Кржижановский приподнял над головой кружку с водой, а затем вы­ пил ее до дна. Запорожец тоже выпил, по-крестьянски обтер усы тыльной стороной ладони и крякнул от удовольствия: — Крепкое! — А как же? Плохого я тебе не налью. — Глеб Максимилианович похлопал больного по плечу и, заговорщицки моргнув, пообещал: — А ут­ ром мы еще выпьем по стаканчику. Я припас... У Запорожца уже сонно смыкались веки, и его уложили на нижнюю полку, лицом к стене. Кржижановский, надорванный до боли тяжким разговором, достал платок, утер лицо и, роняя вдруг обессилевшие руки, повалился на про­ тивоположную полку. Он долго лежал с открытыми глазами, словно по­ раженный параличом. Вагон покачивался и скрипел. Лепешинский, глядя на заснувшего Запорожца, вздохнул: — Несчастный человек... — Не говорите о нем так! — Глеб Максимилианович, неожиданно об­ ретая прежнюю силу и подвижность, порывисто вскочил на ноги. — Вы не знаете Петра. Он поборет недуг. Кржижановский метался по тесному купе, торопил Ванеева, получив журнал, взобрался на верхнюю полку, поближе к фонарю. Вагон не спал. Уголовники играли в карты, припрятанные во время обыска перед выходом из пересыльной тюрьмы, ругались, заунывно ж а ­ ловались, напевая: Мы котелки с собой возьмем. Конвой пойдет за нами. Мы кандальный марш споем С горькими слезами. В другом конце вагона отзывались с безысходной тоской: Железная решетушка Меня не веселит, Железная решетушка Мне сердце все крушит. Лепешинский и Ванеев встали к окну; придерживаясь за решетку, смотрели в темноту — не покажется ли звездочка на небосклоне, не. мелькнет ли где-нибудь далекий огонек? Но ночь была чернее крыла во­ рона. Темнота казалась мохнатой, и поезд с натугой раздвигал ее, как бы пытаясь вырваться из противного, цепкого плена, но ей не было ни конца, ни краю. Глухая пора, и до рассвета еще — целая вечность. Пантелеймон Николаевич, утомленный непроглядной тьмой, спросил Ванеева, кто навещал его в тюремной юдоли. Девушка, назвавшаяся неве­ стой только для того, чтобы выполнить поручение да одурачить тюремщи­ ков? Или приходила по велению своей души? — Да как вам сказать?.. — смутился Анатолий Александрович. — Я даже и сам не знаю... Порадовала свиданиями, а потом исчезла... — И вы томились в неведении? — Места себе не находил. Думал и так и этак. Возможно, я был для нее только узником, к которому она питала одну жалость, а это чувство