Сибирские огни, 1963, № 5

— А что это означает — чел-дон? — Дедушка сказывал: наша родова — с Дона-реки. На Иртыш с атаманом наши пришли. С самим Ермаком Тимофеевичем. Человеки с Дона. Вот и стали зваться челдонами. Опосля того, как хана Кучумку отогнали — от наших ермаковцев казачье войско породилось. В степях поставили станицы—от Урала аж до самых Алтайских гор в одну линию. Горькой прозывается. Будто бы от горьких озер. А я кумекаю — от горь­ кой жизни. Дедушка моего дедушки крутоват да непокорный был. Уго­ раздило его при живой бабе татарску девку приволочь. Не для балов­ ства, а в сердце она ему занозой вошла. Атаман рассердился: «Прогони узкоглазую». А казак уперся. В гости к татарам ездил, кумыс попивал. Худо ли?! В шутку говорил: «Магометова вера мне больше глянется». Ну, атаман и разгневался, поп-батюшка — сильней того. За непокорство, за еретичество хотели казака в монастырску тюрьму упрятать. На покая­ ние! А он ночью взял да и сбежал со своей татаркой в глухие леса. Годов, однако, через двадцать, когда начальство про него забыло, в Колывань зышел. И семью с собой вывел. Фамилии своей не говорил, вот и запи­ сали его Татаркиным. После того ямщину стал гонять... Ну и я тем же делом кормился со своей ордой. А их у меня народилось — восемь сын­ ков да пять девчонок. Прокорми попробуй! А тут чугунка прошла — Мо­ сковскому тракту будто горло перехватила. Что нам делать? Кинулись к ефтой дороге. Избу себе срубили в бору. Старшой сын женился тут на одной пришлой, своей семьей жить захотел. Бабенка-то и сманила его на эту дорогу: молотобойцем туда поступил.— Ямщик ткнул рукой в сторо­ ну поселка строителей моста. — Видно, такая ему планида. Не хочу, говорит, за конский хвост держаться. — А когда же они закончат мост? Что слышно? — Грозятся до весны изладить. А нам придется опояску-то потуже завязывать... Но с конями я все равно не расстанусь. Тут, сказывают, вы­ растет большущий город. Все закипит, как в агромадном котле. Самая сердцевина жизни.— Одна беда—варнаков прибавляется. Сказывают, по­ везут их в арестантских вагонах. З а решетками. Я это — про шпану, про кобылку. Про политиков худого не скажу. Слышно, опять нахватали их, бедных, где-то... — Почему же — бедных? — Да так, к слову пришлось... Насмотрелся я на всяких. Случалось, доверяли обессилевших до этапу довозить. От одного погляда, бывало, сердце стыло. А оно у меня не хлипкое, на морозах да ветрах задубело... Извозчик придержал коня, чтобы оторваться от кошевы, в которой ехал Крутовский, и, оглянувшись — не нагоняет ли задний ямщик? — продолжал: — Варнаков я не люблю: пакостят, окаянные. А политики — другое дело. Обходительные. Хоть они и замышляют богопротивное... Поговорить с ним можно про все. Только надо умеючи, чтобы гордости не разбере­ дить. Глядишь, бывало, человек совсем хворый, дух в нем едва-едва дер ­ жится, а он не хньнет. И во что верит, то из него не выбьешь, не вытря­ сешь. Кремневые вы все, что ли?.. Трудно с вами совладать. — Ямщик вздохнул. — Как жизнь-то обернется — один бог знат, да нам, греш­ ным, не сказыват. Их настигли извозчики; размахивая кнутами, покрикивали: — Эй, вы там, засони! — Дорогу! Ямщик встряхнулся. Врешь, Татаркин дороги не уступит! — Громко гикнул. — Но-о-о! Со-ко-ли-ик! Конь с разбега вынес сани на крутой берег.