Сибирские огни, 1963, № 5

в них было просторно и удобно. И люди распашут вот эту равнину. Не заграничными плугами — своими. И осветят эти просторы новыми ог­ нями! — Вы стихов не писали? — спросил Крутовский и, навалившись широкой спиной на стенку купе, завистливо окинул собеседника горячим взглядом. — Стихи у нас в семье пробует сочинять Анюта... только печатать не отваживается, — добродушно улыбнулся Владимир Ильич. —А я не пытался. — У вас бы получилось. — Едва ли. Вероятно, и Сибирь не сделает из меня поэта. А если д а ­ же и напишу что-нибудь такое, то вы все равно не примете в ваш буду­ щий журнал. Не примете. Они на время умолкли. Под вагоном по-прежнему утомительно постукивали колеса. На по­ лустанках — вывески: «Безлюдный», «Захолустный». Меткие названия! Край захолустнее этого едва ли отыщется. А за окном все струилась и струилась поземка, заметая звериные стежки-дорожки. 2 Утром 2-го марта поезд замер возле маленького, похожего на кресть­ янскую халупу, временного домика станции Кривощеково, где обрывался рельсовый путь, и пассажиры покинули вагоны. Бородатые, заиндевелые извозчики в овчинных тулупах, в лисьих шапках, в мохнатых рукавицах из собачьих шкур зазывали седоков: — Кто на тройке желаит? Садись, господа! — На паре прокачу с ветерком! — У меня конь — огонь! Побежит: задни ноги — здесь, передни —в Новмиколаевске. Налетай, робяты! Крутовский сел в глубокую ямщицкую кошеву, обитую киргизским войлоком. Владимир Ильич нанял сани-розвальни, устланные мягким луговым сеном. Извозчик смахивал на кочевника: глаза—в узких ще­ лочках, буроватые скулы, как степные курганы, реденькая бородка чер­ нее лошадиной челки. А говор русский, мужицкий. Удивительная смесь! Кто же он? А тот, глянув на легкое пальто проезжего, поворошил сено в перед­ ке саней и заботливо посоветовал: — Садись, мил человек, поглубже,— потеплее будет. Мороз-то ноне пощелкиват. — Сколько же градусов? — А кто ж его знат? Вчерась учителя вез, так он сказывал: за д ва ­ дцать пять перевалило. Ну, а нонеча завернуло покруче. — Неужели больше двадцати пяти? А дышется легко! Гораздо лег­ че, чем под Москвой и даже у нас на Волге. — Это от воздушенной мягкости. А на реке-то вдарит... Извозчик лихо вскочил в сани и, широко расставив ноги, взмахнул петлистым концом вожжей. Конь помчался за кошевой, из которой вид­ нелась бархатная тулья бобровой шапки Крутовского. — От барина не отстанем. Но-о, соколик! — подбодрил коня. — Не дадим новому поселыцику замерзнуть! — А почему вы думаете, что я — поселенец? — А кто ж еще? Лопотинка-то больно легонькая: на рыбьем меху. Мужик покачал головой, сдернул с правой руки мохнашку и, накло­ нившись, подал проезжему: