Сибирские огни, 1963, № 5

все неестественное, нечеловеческое, вы­ чурное, придуманное. Это жизнелюби­ вый, радостный характер. Он весь в сло­ вах: «Надо уметь радоваться приятно­ стям жизни. Радость — это величайшее достояние души человеческой. Все, что ■было создано поистиие великого, было •создано на базе высочайшей человече­ ской радости». Критики уже отмечали, что сказано это для Цыплакова слишком уж литературно, книжно, но верно и точ­ но, а главное — по мысли — это очень •соответствует сути характера героя. Совсем иначе думает о человеческой радости старший прораб с экзотической ■фамилией — Фиников: «Радость — это же не средство пропаганды. Просто чув­ ство...» В основном через образы вот этих-то двух людей со столь непохожими фами­ лиями писатель и преломляет культ лич­ ности, борьбу против него. Есть в повести, разумеется, и другие персонажи — рядовые труженики, обыкновенные люди, на плечи которых такой огромной тяжестью лег культ лич­ ности. Очень важно, что эта мрачная тя­ жесть показана на контрастном, ярком •фоне высокого гражданского самосоз­ нания, торжественного самочувствия, ■ощущения радостной исторической пер­ спективы, вынесенных народом-победи- тедем из испытаний войны. Этот конт­ раст помогает убедительно показать ан­ тинародную сущность культа лично­ сти. На войне Цыплаков был сапером. Вернувшись с фронта, стал работать на строительстве высотного здания в Моск­ ве. Однажды жена Люся, верный друг еще с фронтовых времен, человек боль­ шой сердечности, честности и доброты, сказала ему: «— Это хорошо, что в Москве такие красивые дома в высоту строят, но, зна­ ешь, из Белоруссии письмо получила: живет еще народ в дотах, дзотах и про­ сто в землянках, которые на оборони­ тельных полосах остались. Лицо Цыплакова расплылось в доб­ родушной, довольной улыбке: — Вот мы, саперы, народ крепкий. Мир уже давно настал, а работенка на­ ша держится. — Да ведь плохо там жить! Женщины же, дети. — Правильно, для штатских помеще­ ние неприспособленное. — Как же так получается? — Чего получается? Ты про что наме­ каешь? — И, поняв мысли жены, воз­ мутился: — Это же политика. Наши вы­ сотные. Надо же соображать: символ эпохи. Наглядная агитация. Каждый прохожий взглянет на здание и проник­ нется... — Людям жить надо, жить! Так за войну намучились, настрадались... — Ну вот что, — рассердился Цып­ лаков, — это в тебе от жира глупые мы­ сли, от жира, и больше ничего». Эта сцена дорого стоит. Честнейший, добрейший Цыплаков, с его чувствами радости, естественности и простоты, об­ наруживает здесь глухоту к человече­ ским нуждам. Как нетерпим он к разум­ ным доводам жены! Какое нежелание смотреть правде в глаза! Более того, в своих суждениях о высотных домах как символах эпохи, наглядной агитации Цыплаков прямо смыкается с Финико­ вым. Ведь тот говорит: «Историю всег­ да как изучают? По отдельным великим памятникам архитектуры — дворцам, храмам, монументам, аркам, пирами­ дам... Памятники архитектуры — на­ глядная пропаганда». Но это еще не все. Был и такой эпи­ зод. Бывший командир саперного взво­ да из батальона Цыплакова старый друг Ветошкин, демобилизовавшись, искал работу. Цыплаков хотел помочь ему устроиться на строительство, где сам ра­ ботал. Все бы хорошо, но выяснилось, что Ветошкин был в окружении. Для за­ ведующего кадрами это достаточная причина, чтобы отказать в работе. И что же? Доверчивейший и честней­ ший Цыплаков действительно проявляет бдительность чуть ли не к самому себе. Встретившись с Ветошкиным, он гово­ рит: «— А у тебя справка есть? Ты справ ку представил?.. — Могу,—бодро сказал Ветошкин,— хоть об оспопрививании, хоть о том, что холостяк. — Я тебя про окружение спрашиваю. — угрюмо сказал Сидор Иванович. — У тебя есть справка о том, что ты из не­ го сам вышел, а не тебя из него выпу­ стили?.. — Да ты что, Сидор, обалдел? — жа­ лостливо- осведомился Ветошкин. — Ты, видать, болен! — и потрогал лоб Цып­ лакова». Этому чудовищному требованию справки о самостоятельном выходе из окружения, этому превознесению бумаж­ ки над живым человеком, как и в пер­ вом эпизоде, тоже можно найти анало­ гию в поведении Финикова. Что же это все значит? К чему эти сравнения? А вот к чему. Кожевников пишет: «Пока еще нет таких весов, на которых можно было бы взвесить всю тяжесть культа... И если современная наука располагает средствами для изме­ рения веса отдаленных планет, то, ко­ нечно, мы вправе ожидать от наших ис­ ториков, чтобы они с помощью марксист­ ско-ленинской науки взвесили, во что. обошелся культ нашей стране. Мы долж­ ны это знать». Это дело не только историков. Это дело и писателей. В произведениях про­ зы минувшего года мы как раз и видим многие и весьма успешные попытки взвешивания тяжести культа.