Сибирские огни, 1963, № 5

некоторые фразы по принципу нивхского синтаксиса («женщина одна нивху дру­ гому сказала»), то употребляет слова, имеющие иностранные корни. Лингвисти­ ческая одаренность Санги позволит ему, надеюсь, преодолеть все препятствия, стоящие на пути юноши-северянина к глубинам русской языковой культуры. Ко­ нечно, для этого надо, чтобы он по достоинству оценил раннее признание. Вл. Санги принят в Союз писателей; пусть это послужит для него как дополни­ тельным стимулом в предстоящих трудах и учении. # * * Известно, что молодая литература начинается именно с поэзии. На Сахали­ не давно уже слушают голоса поэтов, тогда как прозаики до поры до времени пробовали свои силы только в маленьких («газетных») рассказах. Характерно, что на семинаре 1958 года фигурировала лишь одна повесть, да и та в рукописи. Это было весьма несовершенное произведение. Сегодня в активе сахалинских прозаиков насчитывается два десятка книг очерков, рассказов, повестей, в том чи­ сле и для детей. Среди них выделяются две книги Анатолия Ткаченко, о котором можно смело сказать, что он уже имеет свою общесоюзную аудиторию. Ткаченко печатается в «Октябре», в «Огоньке», в «Дальнем Востоке». Он принят в Союз писателей. Ткаченко — дальневосточник, приехал на Сахалин в 1958 году, до этого писал стихи для детей. Он много ездил по острову, жадно впитывал новые впе­ чатления, и вскоре его новеллы и рассказы обросли приметами островной жиз­ ни. Именно — приметами, потому что «сахалинский» материал не довлеет в произведениях Ткаченко, а служит лишь достоверным фоном, реальной обстанов­ кой жизни его персонажей. Автор пишет свой рассказ для того, чтобы проследить зарождение чувств и мыслей, характерных отнюдь не для одних жителей Са­ халина. «Жизнь тревожит» — первая прозаическая книга Ткаченко. Она подкупает лиричностью, выразительным языком', теми подробностями, без которых нет, в сущности, литературы. Героиня «Сезонницы», одного из лучших рассказов этого сборника, — баш­ кирка, цельная натура, сильная поэтичная девушка. Она полюбила смелого, но грубого и примитивного парня, бездумно шагающего по жизни. На жаркие речи .девушки он только и может ответить: «Хошь живи, хошь не живи (со мною). А всякие там любови — для студентов. У них нервы слабые...» А девушка все рав­ но его любит. И сына .от него родит. И на Сахалине башкирка как дома, она — хозяйка своей жизни. И нам передается ее жалость к парню, в которой звучит и осуждение: «Ты самый настоящий сезонщик... Ты на земле, как сезонщик. Гы «бедный, Васька. А мне хорошо — я люблю тебя...» «Звонкая бочка» вводит нас в ясный мир мальчишки. Да еще в момент, ког­ да он впервые в жизни своими руками сколотил в мастерской бондаря, дяди Ан­ тона, первую свою бочку: «Бочку, как бубен, бочку, как мяч, тронь эту бочку, пустится вскачь!» Нескольких тонких штрихов автору было достаточно, чтобы ра­ скрыть вторым планом рассказа трудные взаимоотношения взрослых: его вдо­ вой матери и дяди Антона, к которому жена не захотела приехать на Сахалин. Радость, восторг жизни — вот о чем рассказано в «Девочке и козе». Ника­ ких событий в новелле нет, просто — девочка пасет козу. Ранним утром, держа резвую питомицу на поводке, она бежит по росистой траве на сопку, там над ней широкие просторы, ясное небо, теплое солнце. Позже девочка спускается к реке, встречает деда-моториста с внучком и двух сверстниц. Дети ведут между собой интересный разговор, подчиняющийся той детской логике, когда равноценны, ч живой интерес к поведению рыбки, плещущейся в речке, и ужас, порожденный рассказом мальчишки о том, как атомная бомба «шарахнет и от сопки дым пой­ дет», и смакованье шоколадной конфетки. Перед обедом девочка снова подымает- 'Ся на сопку за козой, обнимает ее, вдыхает густой запах молока, шерсти, трав,