Сибирские огни, 1963, № 5

вещи. После этого происшествия Лидия Николаевна некоторое время не отпускала меня в Москву одну. Ну, а потом постепенно все забылось... И я снова езжу. Фадеев помрачнел и произнес: — Да, коряво все получается... Что-то тут нужно продумать. Я хотела спросить, что и кому нужно продумать, но в это время сест­ ра, увидавшая нас с высокого крыльца дачи, подходила к нам навстречу и встревоженно спросила: ■ — Саша, что случилось? Где ты встретил Зою? — Случилось то, что ты по своей всегдашней скромности или гордо­ сти не сказала мне о своем трудном быте и о том, что на вас нападал вор. Нельзя же думать, что вокруг тебя только равнодушные живут! Мы поднялись на веранду и Александр Александрович сложил про­ дукты на стулья. — Саша, — тихо спросила сестра, — а у кого сейчас легкий быт? Ты видел Дженни Афиногенову? Она вчера была у меня. Вот к ней, Саша, ты обязательно должен зайти. Она так одинока, ей тяжело после траги­ ческой гибели мужа. Дженни сильно изменилась, стала суровая, замкну­ тая. Ей так нужно сейчас наше дружеское внимание. Кстати, относитель­ но дружбы. Всегда существует мнение, что счастье приносит друзей, а несчастье их проверяет... — Да, в этом ты права. И. уходя, сказал: — Я повидаюсь с ней в ближайшее время... Закраснелась рябина, зазолотился клен. Приближалась осень. Стали прохладнее дни и темнее ночи. Лидия Николаевна работала над повестью военных лет «На своей земле». И как это часто бывает в писательской среде, пригласила не­ скольких близких друзей зайти вечером прослушать и обсудить написан­ ное. Все обещали быть. Но часа за три до назначенного срока подошел к нашей веранде Фадеев и спросил Лидию Николаевну. — Саша, — удивленно воскликнула сестра, — ты перепутал часы, я жду вас к девяти. Но он что-то сказал вполголоса, обнял сестру за плечи, и они пошли в глубь участка, к беседке. Вернулась Лидия Николаевна нескоро л чем-то была взволнована. На мой вопросительный взгляд ответила: — Фадеев не придет сегодня. И я виновата, что не подумала, позва­ ла его... Совсем'не нужно ему, конечно, приходить... Господи! Как много еще у нас в жизни условностей! Боялся, не обижусь ли я за это на него. Сказал смущенно: «Лида, я пришел предупредить, что я не могу быть се: годня у тебя. Сначала, когда ты позвала, я решил непременно пойти... Но потом почувствовал, что не могу. И тут же пошел сказать тебе, что­ бы ты не искала какой-либо другой причины. Ты знаешь, я ведь сейчас тоже пишу. Работаю над «Молодой гвардией», и сегодня, с утра, мне р а ­ ботается как-то особенно легко. На бумагу ложатся именно те слова, ко­ торые долго не находились. Перед моими глазами стоят мои герои, я чув­ ствую их, вижу, кажется, что я даже слышу их голоса. И если бы я при­ шел к тебе и слушал твое чтение, то и через твоих героев на меня смот­ рели бы только мои! Я настолько полон сейчас своими впечатлениями, что ко всему другому абсолютно глух. Ты пойми и прости, дорогая!» Хо­ роший он человек, и я растрогана его чуткостью. Не каждый бы это сде­ лал. В лучшем случае прислал бы извинительную записку: «Кто-то в се­ мье заболел». А состояние его мне очень знакомо, потому что у каждого писателя в определенные периоды работы бывает «одержимость» своим