Сибирские огни, 1963, № 5
ними затяжками, тыльной стороною некрупной ладони отбрасывал волосы со лба и с веселой хитрецой поглядывал на меня: — Значит, это вам директор сказал, что я — один из старейших на фабри ке? Силе-ен Кузьмич! Знает, чем заинтересовать... — Он смеется, показывая ост рые белые зубы. — В тридцать два года — старейший, а? Надо ж! Потом посерьезнел, задумался: — А что, пожалуй, по-своему он прав. Если иметь в виду, что средний воз раст работающих у нас на комбинате девятнадцать-двадцать, ну двадцать два го да. Рядом с такими я и впрямь сойду за старика... — И добавил, усмехнувшись: — Вы это запишите, запишите. Это важно. Я записал. Тогда я еще не мог понять,, к чему это «запишите, запишите» и почему «это важно». Понял позже, через неделю, когда дела комбината стали нам казаться чуть ли не своими собственными делами. Вся суть в том, что это не просто цифры в графе статистического отчета. Они объясняют и некоторые трудности, и причины уверенности, что трудности эти вскоре будут преодолены. Когда задумывали сибирский комплекс Большой Химии, эту уникальную тех нологическую «цепочку», тянущуюся на тысячи километров от таежной лесосеки до склада товарной продукции (древесина перерабатывается в целлюлозу, целлю лоза становится, с одной стороны, вискозой, с другой — высокопрочным кордом; все это сходится на гигантском шинном заводе и превращается в «обувь» для ав томобилей, самолетов, комбайнов; параллельно та же целлюлоза становится бума гой или картоном, а ее отходы — многочисленными видами химической продук ции), — когда проектировщики все это еще только задумывали — было решено: на технику не скупиться. Теперь какой цех или производственный узел ни возьми, техника — сложней шая и насыщенность ею огромна. Месяца за полтора до прилета в Красноярск мы ездили по целлюлозно-бумажным предприятиям Сахалина, где стоит оборудование тридцатых годов, — это же небо и земля1 Но как раз это-то красноярское «небо» и рождает естественные дополнитель ные трудности. Просто з н а т ь такую современную технику, — а она вобрала в себя действительно все новое, самое современное, что известно конструкторам бумагоделательных машин, — просто знать такую технику недостаточно: нужно по-настоящему в л а д е т ь ею. А это — знания, если не на уровне того, что тре буется от инженера, то, по самой скромной мере, на уровне того, что полагается знать технику. И хотя в инструкции первый же параграф начинается словами: «К самостоятельной работе на бумажной фабрике допускаются лица, прошедшие специальное обучение и проверку знаний», — это еще ни о чем не говорит. Как известно, з н а н и я и н а в ы к — понятия далеко не однородные. А преимущество, огромное жизненное преимущество этого коллектива бу мажников — опять-таки в его молодости. Потому, что там, где молодость, нет и не может быть самого слова, понятия: непреодолимое. Анатолий Бушуев... Сразу после войны парнишка-колхозник пошел в ремес ленное училище при Балахнинском бумажном комбинате. Тут — учат человека, читают лекции, если что непонятно ■— объясняют, зовут на практические опыты в лабораториях. Ну, а память молодая, цепкая и, главное, жадная до всего нового. Схватит на лету, сдаст зачет — глядишь, «пятерка». Одна, вторая, третья... Как ни собрание — хвалят: берите пример с Анатолия Бушуева. Что ни номер стенга зеты — через весь бумажный лист: «Равняйтесь по Анатолию Бушуеву»! Страш ная и коварная это сила — с л а в а . При уме и зрелости она — крылья, при зе леной неопытности — груз. Именно она-то, слава, хоть и мальчишеская, хоть и не шагнувшая за стены училища, а все же заставила поверить, что все науки, нужные бумажнику, он, Бу шуев, уже давно превзошел, все что надо постичь — постиг, — теперь дело за од ним: пусть скорее ставят к машине и не мешают. А там увидите, как он начнет вы давать бумагу!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2