Сибирские огни, 1963, № 5
Скажешь, собрание было, заседание? Или с курильщиками не мог расстаться? — беззлобно отчитывала его, суетливо накрывая стол. — Больше не буду. Это — последний раз, — тоном первоклассника отве чал Василий Иванович, усаживаясь за стол. Ел Строганов всегда с аппетитом. Дай бог, как говорится, каждому такой ап петит. Особенно любил щи из свежей капусты с домашним перцем. Так наперчит, в рот не возьмешь. Тарелка щей — порция не для него, всегда просил добавки. Скажет: < - Маруся, плесни-ка еще черпачок. Щи сегодня первоклассные. — Ладно уж, не подмасливай, — шутливо замечала жеиа. — Что-то ты се годня разговорился. Завтра, наверное, опять заявишься в эту пору, если не позже... И она оказывалась права. Василий Иванович задерживался. Да иначе и нель зя. Коллектив — это тоже семья, да какая! Пока сдашь смену, пока мастер доло жит на летучке все плюсы и минусы, пока сходишь в мойку — вот тебе и час, ес ли не больше. А после мойки — перекур на лавочке в коридоре быткомбината. Та бачок у Строганова отменный, что надо табачок. Вряд ли еще у кого водится та кой. Находятся компаньоны. Свои «метр курим, два — бросаем» пропыхают за смену и пристраиваются с боку припеку. Начнет кто-нибудь издалека: — Откуда такой самосад берешь, Василь Ваныч?.. У меня вот бийская ма хорка. Такая, слышь, хреновая! Ни крепости, ни запаха. Солома соломой... Не сообщишь ли адресок, Василь Ваныч? — Отчего нельзя?.. Можно и сообщить... Девятая грядка от бани, если на север идти, — лукаво щурил глаза горновой. Но кисет вытаскивал. Кисет ходил по рукам. Не торопясь закуривали все, чихали, хвалили. Не хвалить нельзя. В другой раз, при нужде, будешь вытряхивать свои карманы — табачную пыль выбивать... Дым коромыслом. Хоть противогаз надевай. И разговоры. Обо всем понемногу: о производстве, о Кубе, о Луне и опять о производстве. Дебаты обычно прекращал Строганов. Посмотрит на часы и скажет, поправ л я я реденькие усы: — Однако, надо кончать ассамблею, не в ООНе сидим. А кое-кому еще в вечернюю школу надо, господина Пифагора зубрить. Чего доброго, еще двойку вкатят... Что там говорить, веселый человек Василий Иванович. А вот сегодня не уз нали его в цехе. Словно подменили его. Всю смену работал молча у горна, ни с кем ни слова, ни полслова. И самосадиком никого не угостил, и на летучке не был. Сразу же после сМены шапку в охапку — и домой. Ни здравствуй, ни прощай. — С чего бы это он?.. — Не обидел ли кто человека?.. — Прихворнул, может, мужик... — И это может быть. Болезнь — это такая холера... Так философствовали заядлые курильщики, одни топая в мойку. Удивилась и тетя Маруся: — Что-то ты сегодня раненько? Зелье кончилось или захворал? — Нехорошо что-то на душе. Будто человека обругал ни за что, ни про что. Тоска какая-то. Давит и давит... Даже не пообедал Строганов. Разделся — и на кровать. Жена сунула градус ник — температура нормальная: тридцать шесть и пять. Но не поднялся до позд него вечера. Потом незаметно для себя заснул. Снилась всякая чепуха. Проснулся чуть свет — привычка. По всему телу разлитая боль, ноет поясница. Дважды больно кольнуло в груди. Ничего такого не было раньше, а тут на тебе... Лежал с закрытыми глазами и думал. Думал обо всем. О том, что чертовски быстро про летело время. И не время, нет. Пролетела сама жизнь. Даже не заметил, как состарился. Кончилась рабочая биография. С четырнадцати лет начал писать ее Васька Строганов. На Смоленщине еще, у кулака Рахманова. За кусок ржаного
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2