Сибирские огни, 1963, № 5

— Специальность у меня беспокойная, — жаловался бригадир, — от семейства в отлучке. — Не бросит тебя жена, Петрович? — спросил я. — Не должно быть, чтоб бросила, — спокойно рассудил Петрович и, пододвинувшись поближе, продолжал размышлять вслух: — Без Петро­ вича, поди-ка, туннель построй! Сейчас вот про войну вспоминаю, а на войне о работе думал. Все, милок, бывает, вспомнишь: и хорошее, и пло­ хое. Только напоследки-то плохого не остается. Одно хорошее живет. И вот ведь чудно: работа — одна забота, а время пройдет — вспомнить ра­ достно. И я так смотрю, что жизнь моя в радости проходит, только не обучен я ее вовремя постигать: хватишься — а она назади осталась. Я к тому тебе толкую: может, дальше учиться станешь. На прораба или на­ чальника. Так вот, про радость не забывай. Умей ее сразу видеть. Мы снова полезли в воду по скользким камням. — Ах! Ух! — шумно наслаждался Петрович, сшибаясь с волной. Среди камней колыхалась речная поросль. — Расскажи, Петрович, что за мысли тебя одолевали, когда мы кре­ пи метили. Петрович, выбираясь из реки, отнекивался: — Дело это прошлое, меня одного касается, а тебе ни к чему... Он заворочался и запыхтел, никак не мог удобно улечься на валу­ не. Но я не унимался. — Вот, ешкин нос! — произнес он, наконец, не особенно приветли­ во. — Вклещился-таки... Очень обыкновенная эта история моя. Сын у ме­ ня был, тебе ровесник. Его в сорок втором немцы угнали, еще мальчон­ кой, почитай. Помер там... — Петрович говорил неохотно, сумрачно, но после того, как выговорил про смерть сына, оживился. — Теперь бы со мной работал, тебе товарищем был бы! Не пришлось: не всякому, вид­ но, в жизни выпадает, чтоб своего сына к нужному делу приучить... Как мы с тобой двое в туннеле остались, так и почудилось мне, вроде он со мной стоит... Петрович вдруг издал странный звук, словно проглотил что-то, и я увидел, как по морщинам его лица медленно двинулись слезинки. И от­ того, что человек, которого я привык считать веселым и сильным, смот­ рел на меня широко раскрытыми глазами, полными слез, и не стыдился их, мне стало нестерпимо жаль Петровича и как-то неловко от этого не­ ожиданно подступившего острого чувства жалости... Мой отец тоже бьиг сильный человек, кузнец, хотя, когда он клал мне на голову свою крепкую руку, его рука не казалась мне тяжелой... Он умер во время блокады в Ленинграде, так и не узнав, люблю я его или нет. Я никогда не говорил ему об этом. Если б он был ж и б , он бы тоже, наверное, не позабыл про меня: стал бы приучать к работе. Ведь когда я прибегал к нему на завод, он шутил: «А, важный молотобоец пожа­ ловал!» Мне хотелось рассказать Петровичу об отце, объяснить, что я пони­ маю его горе, но не знал, как сказать об этом. Бригадир ждал моих слов и не дождался, и только тогда смутился. — Веселиться, видно, на пару, а горевать в одиночку приходится... Я тронул его горячее и влажное от солнца плечо. — Д ядя Паша... — и почувствовал себя снова мальчиком, хотел сказать еще что-то, но только повторил: — Дядя Паша... Петрович ручищей сгреб с плеча мою руку, спустил ее на колени и накрыл своей ладонью. Слезы высохли на его лице, и серые глаза по- прежнему улыбались. — Ты — паренек стоющий, даром, что курносый. Будет, побалака- -ли... Вот пролезем с тобой на неделе ночью в сад, к хозяину знакомому.