Сибирские огни, 1963, № 5
— Спасибо, — сказала Нюся, — но мы же не просили. — Ну и что же, что не просили! — вспыхнул всегда сдержанный Вася Иваныч, ожидавший по-видимому такого ответа. — Подумаешь, гордые какие! Что же, так и будете с голыми переплетами дожидаться зимы? Дунет дождь с ветром — и вся твоя бумажная декорация — фьють! Как ее и не было. А без стола — тоже какая жизнь? Я, предполо жим, к вам в гости приду, а у вас даже выпить не на чем... Не просили... И он вышел за дверь. Но направился не в поселок, а куда-то дальше, вниз по ручью, должно быть, на буровые вышки. С побелкой ничего не получилось. Известь оказалась никуда негод ной, серые неоштукатуренные стены смотрели уныло, щелястые брусья придавали жилью старческий вид. Гошка поймал бухгалтера перед самым отлетом его в город, сунул ему десятку и попросил купить рулон обоев. Обоев Кухно не нашел, но решив, что ни с чем возвращаться не стоит, накупил на всю десятку бу мажных изогизовских плакатов. Гошка был рад и этому. Три стены они с Нюсей сделали белыми, на клеив листы обратной стороной, а четвертую — от пола до потолка — в плакатах. — Третьяковская галерея, — сказал Гошка. — Вход бесплатный. 7 Пока зимник за ручьем был пустой, безжизненной коробкой, никто не обращал внимания, что он стоит на замечательном месте. Но вот исчез вокруг дома бурьян, блеснули ослепительно-синим ок на, запахло дымком, к ручью от дверей побежала галечная дорожка; растопыренная, как ламповый еж, поднялась над крышей антенна — и сразу стало видно, какая здесь красота. С северного склона сопки, у подножия которой стояла избушка, под ступала тайга. Над ее сизой лоснящейся спиной в жаркие дни дрожал воздух и парили коршуны. На юг уходила порубка, щедро заросшая бо ярышником. Осыпи горели шиповником и дикими плантациями иван-чая. В свежие солнечные рассветы снизу, по ручью, зализывая валунные лбы, накатывал туман. Сначала он походил на мираж , тек жиденькими струйками над бурлящей водой. Потом, взволнованный невидимым воз душным током, превращался в прозрачную вуаль земли. По нему можно было еще ходить, утопая по колена, словно Гулливер над облаками Ли- липутии. Но уже через минуту-другую все менялось. Пронизанный стол бами солнца, туман дрожал и рос, рос просто из ничего, и тогда д аж е тень птицы, попадая на него, разрасталась до фантастических размеров. А еще немного — и ложбинка, и цветущая вырубка, и дом по самую антенну погружались в зыбкую белизну. Птицы не любят петь, когда ту ман. Может быть, потому, что в тумане звуки глохнут, теряя свои оттен ки. И птицы знают об этом и берегут свой авторитет. Наступает тишина — последняя перед началом дня. Потом сквозь редеющее марево пробивается солнце... Гулко хлопает дверь. На улицу в трусах и майке выбегает Гошка. Секунду он ежится от холода, кряхтит и, дрыгая ногами, пытается сде лать на руках стойку. Потом бежит к ручью. Он взбирается на самый большой валун и сидит на нем, скорчившись, не решаясь потрогать ды мящуюся воду.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2