Сибирские огни, 1963, № 4
Только сутки мог Иван пробыть с родней. Казалось, всего лишь и ус пел, что разобрал свой чемодан, помедлил над ним немного и снова начал укладываться. На другой день сидели за прощальным обедом, попивали портвейн из водочных стопок, одолженных у соседей, и с грустью Иван думал: «Когда- то опять всей родней соберемся? Мама, когда я теперь за тобой приеду? З а четыреста километров жил — и три года не видел. А теперь-то чуть не вся страна между нами». — Танюшка, — сказал он, поднимая стопку .— А ведь тебе нынче тридцать стукнет. А меня снова не будет. Д авай выпьем за твое счастье. Вот ты уже завуч школы. Выпьем за твое директорство! Таня разрумянилась от вина, спокойные глаза ее поблескивали: — Спасибо! — сказала о н а .— Только главное— я педагог, а завуч там или директор — это уж прилагательное. — А чего замуж не выходишь? — внезапно вырвался у И вана давно лелеемый вопрос. Таня ответила спокойно, будто давно приготовилась: — Чего ж выходить-то, если сердце не лежит ни к кому. Люблю Сер гея, и никак любовь не кончается. — И, помедлив, спросила: — А ты не на прасно ли разошелся с Лидой? И Иван не был застигнут врасплох, и ответил твердо, только гру бовато: -— Не знаю, Танюшка. Роза — попроще баба и любит меня больше. — А ты кого больше любишь? — Я? Я Лиду не люблю. — Видишь, какие мы с тобой. Выросли — и оказались разные. Иван смотрел и смотрел на мать, погруженную в хлопоты на новом месте, и на Таню, погрустневшую после короткого разговора. Непривычно ныло сердце, было горько и сиротливо, и хотелось так наглядеться на род ных, чтобы их образы остались с ним, чтобы закрыть глаза и — сразу их увидеть! Иван насмехался над своей чувствительностью, он уверен был, что не раз еще будут встречи, но тоска не проходила, и он все не мог наглядеться на мать и сестру— на всякий случай. Н а всякий случай... Но все забылось — и мать с Таней в Воронеже, и дети в Новосибирске, и Роза в Томске,— вернее, не забылось, а ушло в подсознание,— едва он шагнул в открытую бородатым швейцаром дверь московской гостиницы «Метрополь» и с головой ушел в предсъездовскую суету. Партийные конференции и съезды рождали у М оскалева своеобраз ное ощущение деловитой праздничности. Коллективно подводятся итоги партийного труда, со всех концов Союза ты слышишь уверенные голоса рапортующих товарищей, и становится особенно ясно, что опять крепко толкнули страну вперед, и сознаешь, что твой толчок тоже был ощутим и недаром побаливали от натуги плечи. Праздничное настроение усиливалось всем ритуалом приема делега тов, начиная от лучших гостиничных номеров и столовых и кончая рос кошными блокнотами, связкой книг, альбомом грампластинок с записью ленинских речей, которые вручались делегатам при регистрации. И хотя почти наверняка знаешь, что когда дойдет до дела, — будешь краснеть и волноваться, относя к себе критику в адрес др у гих— но все равно не покидает ощущение, что тебя малость балуют. Ну, а почему ж е партии не побаловать хоть немного самых самоотверженных своих работ ников? На местах-то их баловать некому, там, наоборот, от них все ж аж дут ласки и помощи. XVII съезд партии открылся в Большом Кремлевском дворце. Зеркала в темностенном вестибюле, беломраморная лестница с золо
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2