Сибирские огни, 1963, № 4

— С тобой, с тобой ко мне поедут, — усиленно артикулировал И ван , поясняя слова жестами. Мать выпрямилась на стуле и с горьким негодованием махнула сво­ ей большой рукой перед самым носом сына. — Не поеду я с тобой. И глядеть не ж елаю на твою свиристелку. Нашкодил, задал лататы от семейства и мать-старуху еще тянешь! К Т а ­ нюшке я уеду. Вези меня у Воронеж. И все! Она не сошла с этого, несмотря на все уговоры. И вот ее узел, связанный бумажным клетчатым платком, леж и т на багажной полке, а сама она сидит, пригорюнившись, внизу и покачивает­ ся на пружинном диване мягкого вагона. Иван лежит на верхней полке, свесив голову, поглядывает то на мать, то в окно, на белую равнину Барабинских степей и испытывает тихую р а ­ дость. Лида согласилась отпустить к нему на лето детей, впереди — встре­ ча с Таней, с родимой сестрой, которую не видел вот уже восемь лет. А главное — целая неделя вместе с матерью! Д а не урывками, а целую неделю каждую минуту — вместе. Сразу так много не был он с матерью , может, за всю свою жизнь. Он водил ее обедать в вагон-ресторан, выбирал ей блюда помягче, и так как она не могла разобрать мелкого шрифта меню, писал ей крупно: «Сосиски». Мать надевала очки с обвязанной черными нитками железной д уж ­ кой, несколько секунд то подносила к глазам , то отодвигала подальше бу ­ мажку и говорила: — Д авай засиськи. Попытаем, что такое. На другой день, уже не выбирая, просила: — А давай опять энти — вчерашние. Мягкие они, в самый раз мне по зубам. Суп с фрикадельками она называла «суп с крокодилками». Он тоже ей нравился. По вечерам, когда она укладывалась спать, Иван подтыкал ей одеяло между матрацем и стенкой, чтоб не свалилось ночью, и мать в ответ на эту невысказанную ласку вздыхала: — Эх, Ванька, Ванька! И з Москвы Москалев дал Тане телеграмму, но поезда не указал . И вот он поднимается по старым ступенькам дома на улице Фридри­ ха Энгельса, слыша за собой задыхающийся материнский голос: — Д а не бежи ж ты, скаженный! Он втаскивает в тьму коридора чемодан и клетчатый узел и, вдыхая чужие запахи когда-то родной квартиры, громко спрашивает у того, кто открыл дверь-: — Шорникова здесь живет? — Татьяна Осиповна! — зовет сосед, но уж е распахнулась дверь из комнаты, разгоняя темноту, и глубокий женский голос, волнуясь, говорит: — Наши! Мария, наши! Иван проходит в комнату и видит Таню, рослую, пышнотелую, чуть медлительную женщину —•и немножко незнакомую. Он бросает вещи и ощущает на своих плечах сильные руки сестры. Он целуется с пожилой Марией, двоюродной сестрой, поднимает на руки круглолицую, черноволосую не по-москалевски, Веронику, и та гово­ рит, доверчиво трогая верхнюю пуговицу на его партийке: — Ты мой дядя. Ты дядя Ваня. А мать охает, суетится, то прижмет голову к Таниной груди, то об ­ нимется с Марией и обе всхлипнут, то хватается за свой узел, где припасе­ ны гостинцы на всех, то целует в макушку Веронику, приговаривая: — Вот и здесь у меня будеть унучка.