Сибирские огни, 1963, № 4
Лида усмехнулась: «Кажется, мысли вполне соответствуют м а р к систской диалектике, только они печальнее больше, чем полагается». Она закры вал а глаза от ветра и натыкалась на торопливых прохожих, клаксоны автомобилей раздраж ающ е прорывались в уши и усиливали су мятицу ветра, сверкания и людской торопливости. И скульптура рабочего у окончания бульвара посверкивала от снежинок, взметываемых с нее ветром. Рабочий с засученными рукавами один неподвижно стоял среди этой сумятицы и поднимал руку с молотом. Дойдя до широких ступеней Д ом а Ленина, Лида остановилась. Ко лонн у Д ом а не было, но казалось, что весь он составлен из колонн: ни карнизов, ни лепки — только массивные параллелепипеды , устремленные ввысь, да увенчивающий их ступенчатый фронтон, который повторяет си- лует Мавзолея. Н а фронтоне выбита надпись: «Ленин умер, но дело его живет». Лиде всегда казалось, что в стиле этого дома — возвышенном, строгом и прямолинейном — воплотилась эпоха революции. Это здание построил сам народ в память об Ильиче. В двадцать четвертом году в кассах всех магазинов Новосибирска продавались «кирпичики», каждый ценою в один настоящий кирпич. На деньги, отданные за них, и возведен этот дом, прекрасный памятник Ильичу, — не скульптура, не обелиск, а здание, которое полезно людям, в котором кипит общественная жизнь. Лида повернула обратно, но решила хоть раз взглянуть, что ж е н а ходится позади Д ом а Ленина, за некрасивым деревянным забором , при тулившимся сбоку. Войдя в калитку, она по обледенелой дорожке пошла вдоль глухой боковой стены. Здесь было запущено и тихо. Ветер остался на улице, и жидкие д е ревья не гнулись, а лишь трепетали, поблескивая ледком на ветках. Лида дошла до конца стены, повернула налево и невольно отступила на шаг. В молчаливой ярости перед ней поднялась рука с факелом. Удивительно: за два года никто не ск азал ей об этом памятнике! Из прямоугольной площадки вырастала корявая скала, она р а з д а лась на вершине, пошла глубокими трещинами. И з скалы поднималась обнаженная рука, трагическая и грозная, напрягшаяся буграми мускулов. Эта рука расколола скалу, высвободилась из ее глубин и подняла факел, каменное пламя которого, зажженное, может быть, еще в подземельной тьме, теперь рвалось по ветру. Лида замедленно поднялась по ступенькам и у подножия скалы про читала на мемориальной доске, что здесь похоронено 104 большевика, рас стрелянных колчаковцами. Памятник был серый и шероховатый, он был вылит просто из бетона, из бедного материала пролетарского искусства первых лет революции. Поэтому он потрясал еще сильнее. Здесь нечего было любоваться благо родной нежностью мрамора, или мужественными гранями гранита, или зеркальным отблеском лабрадора. Здесь ничто не отвлекало от сути. Это был великий революционный памятник. Такого потрясающего лаконизма Лида не встречала и в Москве. «Так вот какое прошлое Новосибирска, — думала Лида, и гл а за холо дили слезинки, выступившие и от волнения, и от пристального взгляда на морозе, и одинаковые они были, и разделить их было нельзя. — Вот отку да он числит начало своей истории!». С той поры скверик у Дома Ленина стал любимым местом ее про гулок. Сюда она прибеж ала и в январский вечер 1934 года, прямо с краевой партийной конференции, о которой готовила в газету отчет. Она ходила по
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2