Сибирские огни, 1963, № 4

усмешкой: «Можете гордиться своими детками: одного повесили, а...» Пересказывая дома, мать умолкла, но в семье догадывались, что дальше были столь же злые слова о других ее детях. Мать говорила всем бывшим знакомым, которые отвертывались от нее в тот год: «Я горжусь своими детьми!» Кажется так же, с полным достоинством, она ответила и директору департамента полиции... А че­ реде бед не было конца. В Петербурге умерла Ольга, курсистка, люби­ мица семьи... Мать все перенесла. У нее не видели слез. Близкие поража­ лись: «Какая громадная сила воли!».. Только голова у нее в ту страшную весну, когда был казнен Саша, стала чуть заметно дрож ать да волосы совсем побелели. И в церковь перестала ходить... А чего стоила матери Казань?.. Едва успела семья перебраться туда, как в ночь на пятое декабря схватили его, второго сына: не лезь, дескать, в «университетские беспорядки». Не ходи на студенческие сходки. Не смей читать «недозволенных» книг. Не смей делиться с друзьями своими дума­ ми и стремлениями... Старый пристав с бородой, похожей на метлу, вез его с квартиры через всю Казань. Был час последней — перед сном — мусульманской молитвы, и с минаретов пронзительно кричали муэдзины. Улицы опустели. Плотные ворота и ставни окон были закрыты на засовы. Город отходил ко сну. Под полозьями визгливо скрипел снег. Где-то жалобно тявкала и взвывала тонким голоском голодная собака. Извозчик на козлах казался черной глыбой. Зимнее небо было пест­ рым, как полинявшее лоскутное одеяло. Луна мра,чнела, морщилась, словно у нее был флюс, и она спешила поскорее юркнуть за ближайшую тучку, как бы надеясь там погреть щеку. Пристав ворчливо и надоедливо увещевал: — Ну чего вы бунтуете, молодой человек? Жили бы, как другие прочие, тихо, мирно, кончили бы науки и, с божьей помощью, выслужили бы себе чин прокурора. Чего вам, студентам, беспокоиться о каких-то там «кухаркиных детях»? Ученье — для благородных. От бога так заведе­ но. А вы по-молодости лет позволяете себя совращать... И нам от вас по­ коя нет. Вози вот так середь ночи. А все больше — взлетыши: опериться еще не успели, а туда же... бунтовать! Я в три с лишним раза старше вас. Поверьте моему слову — чистосердечно сознайтесь на допросе: со­ вратили, мол, так и так. Дайте показание. Ну, чего вам стоит? А беда ми­ нует... Могли бы уже понять: перед вами — стена! — Стена, д а гнилая! — кинул приставу в лицо.— Ветхая, щелястая, трухлявая. — Не советую бросаться такими словами,— повысил голос пристав. — Братец-то ваш... — А вы не можете не напоминать? Вам доставляет удовольствие? — ...братец-то ваш за стеной, за этой самой крепостной стеной, кото­ рую вы считаете гнилой, по божьему велению... — Стена ваша от первых ударов рухнет! Вот увидите! — Замолчи-ите! — прошипел пристав.— Я вам добра хотел, а вы... вся семья у вас такая... Гнездо государственных преступников. Искореним! — Сжал кулаки, угловатые, словно каменные.— Ваших сообщников по бунту сейчас везут в полицейскую часть, а вас приказано в каземат, под крепость. Не зря. Начальство знает — кого куда... В камере было сыро, как в погребе. От дырявого арестантского х ал а ­ та пахло мышами и вековой тюремной грязью... Студенты, конечно, не сдались, не смирились: отправили протест губернатору. И тюремщики вернули всем студенческую форму... А исключения из университета не удалось избежать. Выслали в деревню... 4. «Сибирские огйи» № 4 .