Сибирские огни, 1963, № 4

вспоминает, он освещен трагическим светом. Ведь кому как не этому поколе­ нию знать, как безжалостно и страшно был разрушен этот мир. Люди, его насе­ ляющие, должны были не строить, не писать книги, а воевать. Среди домов, автомобилей И люди праздничными были, И люди были, как цветы... Так воспринимают мир в предвоенной Москве и герои повести В. Рослякова «Один из нас» Коля Терентьев и его друг, от лица которого ведется повество­ вание1. «Да, мир, в котором мы живем, — говорит герой повести, — прекрасен. Мы с гордой небрежностью открываем стеклянную дверь института, сбегаем в подвальный этаж раздевалки и оттуда, не торопясь, поднимаемся на первый этаж, чтобы до звонка обменяться приветствия­ ми с однокурсниками». Изображая этот предвоенный мир, Росляков сумел найти сочные, живые, поэтические краски, он сумел художественно выразить основную мысль повести — человек создан для счастья. Война для героев Рослякова бессмысленна своей чудовищной неспра­ ведливостью, враждебностью человеку и уже созданному прекрасному миру. Отто­ го они так влюблены в жизнь, так жаж­ дут действия, так остро ощущают красо­ ту поэзии, науки, деяния, а Коля Те­ рентьев, проводив товарища в действую­ щую армию на финский фронт и размыш­ ляя о том, что его могут убить, воскли­ цает: «Какая подлость!» Оттого и компо­ зиция повести построена на основе столкновения двух страшно далеких и смертельно враждебных миров. И отто­ го-автор, прерывая повесть, «вызывает» погибшего в 1941 году Колю Терентье­ ва, сегодня показывает ему новую Моск­ ву и словно бы говорит: «Ты погиб не напрасно, жизнь все равно восторжест­ вовала...» И оттого же, охваченный лю­ бовью, ненавистью и горечью, он воскли­ цает; «И как они посмели убить тебя, гады!» Коля Терентьев стоит в центре пове­ сти, Это — цельный характер, обладаю­ щий скрытой силой. Многое нам дорого в Коле. И то, как он отнесся к истории с матерью, беспредельно любившей свое­ го жестокого сына. И то, как Коля, «тон­ кошеий парнишка с теплыми глазами» читает «Капитал» Маркса в первую сту­ денческую ночь. И то, как чисто и робко он любит Наташу. В его записной книж­ ке подчеркнуто: «Советский человек не имеет права быть неучем, дураком и вообще плохим человеком». А его пер­ вая поэма — о красном комиссаре, уми­ рающем за революцию. Нам дороги в нем его юношеская стойкость и вера в победу, его детская, еще не закаленная в огне ненависть к врагу, его моральная ) В. Р о с л я к о в . Один из нас. Повесть, «Новый мир», 1962, № 2. чистота, не замутненная несправедли­ вым, обидным и страшным исключением из комсомола. Витя Ласточкин, Зиновий Блюмберг, Коля Терентьев — все они были разные; но их объединяло одно, об­ щее; они еще тслько вступали в жизнь— и уже готовы были без колебаний стоят! насмерть за тот мир, который был им тогда дорог, в котором они родились, вы росли и воспитались. Вместе с ними воюют их старшие то­ варищи и их отцы. Не будь рядом с мо­ лодыми героями повести политрука, ко­ мандовавшего пушечкой, преградившей путь немецкой пехоте и танкам, вряд ли бы они стояли так геройски против на­ глого, вооруженного до зубов врага. Вряд ли бы они смогли с такой отчаянной храбростью, какой обладал этот полит­ рук и за которой стояла большая воин­ ская выучка и умение, холодная ярость и зрелая ненависть к смертельному врагу, бить из пулемета по зеленым ши­ нелям, отбивая атаку за атакой. И вряд ли бы им хватило душевной твердости и просто уверенности в своей правоте, чтобы расстрелять паникера и дезерти­ ра, как это делает политрук. И потом, когда уже не было смысла сопротивлять­ ся и нужно было уходить, вряд ли бы у них хватило военного опыта, чтобы вый­ ти с занятой врагом территории. Герои Рослякова не совершают исклю­ чительных подвигов. Автора больше при­ влекает обыденность фронтовой обста­ новки, суровые будни войны, серые крас­ ки. Развитие действия замедленно. Все словно только еще начинается, главное впереди. Есть только начало пути. Вни­ мание автора занимают детали пред­ военного и военного быта, он хочет вос­ становить воскрешенные в памяти собы­ тия; в круг его описания попадает суще­ ственное и несущественное, он словно хо­ чет сказать: вот так было. Интересно это или неинтересно, но это так начина­ лось, и это было с нами тогда, когда мы были молоды. Пожалуй, некоторая «мемуарность» повести сказывается отрицательно на ее образности и сюжете, мешает восприя­ тию ее как целого. Создается впечатле­ ние, что автор старается изложить исто­ рию фронтовой юности почти без всяко­ го отбора событий, не стремится к обоб­ щениям крупного плана. В повести боль­ ше, чем хотелось бы, описательности, многие герои только ходят и размышля­ ют, некоторые внезапно появляются чуть ли не в каждой новой главе и так же не­ ожиданно и надолго исчезают. «Море людей», «река жизни» — эти слова, принадлежащие автору повести, мне ка­ жется, лучше всего определяют его пи­ сательскую позицию. Масса эпизодиче­ ских лиц и характеров в сравнительно небольшой повести, их «текучесть» — это и есть та «река жизни», в которую нельзя войти дважды, и поэтому якобы бессмысленно останавливать долго свое