Сибирские огни, 1963, № 4
— К себе. — Ты тут живешь? — все так же приветливо спросил сержант. — Отец тут живет. — Как фамилия? — Москалев, — ск азал Вася с настороженным вызовом. Сержант усмехнулся и, оторвав руку от руля, сдвинул на затылок фу р аж ку с вспотевшего лба: — Москалев тут не живет. — Еще что?! — грубо сказал Вася, раздраж аясь от спокойствия сержанта. Окно отцовской комнаты было закрыто, как и в прошлый раз, и так же поигрывали на нем солнечные полукружия. Но почувствовал Вася, что комната пуста. И стекло холодно поблескивает сегодня, как будто оно изо льда. — Москалев тут больше не живет, — повторил сержант. — Поезжай назад! — И сочувственно спросил: — Ты из пионерлагеря? — Сегодня нет, так завтра приедет, — крикнул Вася. — Поезжай, тут нельзя быть, — строго сказал сержант и, подождав, пока Вася сядет в седло, оттолкнулся носком и поехал вокруг клумбы. ...Ноги были мягкие, безвольные, и странно, что им поддавались педа ли. И тишина теперь непрерывно звенела. Д еревья наплывали навстречу, прямо перед глазами, а казалось, что они уходят в сторону, да только не могут уйти. Все неподвижно кружилось и было неправдашним, таким чет ко вырисованным, как бывает на картине, а не в природе. Так просвет ленно видится сквозь слезы, хотя Вася не плакал. Крапива в лощине вид нелась каждым листком, всеми косыми зубчиками. На круглом клейме четко чернели буквы: «Новосибирский мясокомбинат». Стенки из ящиков и ржавый лист на крыше, загнутый с краев, чтобы стекала вода, — были, как декорация, освещенная неестественно ярко. А Вася глядел на нее из темноты. Гоша, сомкнув ноги, стоял, как часовой, в траве возле своего домика, лицом к берегу, от которого приближался Вася. — Ну как? — спросил он. — Не приезжал сегодня. — Ну-ка, ну-ка, пойдем, — сказал Гоша и повел велосипед. Они вошли в прохладный сумрак и сели на койку. Вася с такой же четкостью деталей, как на ходу рассматривал зубчики крапивы, расска зал о своей встрече с сержантом из НКВД . — Ты погоди расстраиваться, — сказал Гоша. — Может, какое не доразумение. Я тоже постараюсь выяснить, что да как. Еще ничего не было известно в точности, во всем лагере только Генка да Гоша знали что-то неопределенное. Но Васе казалось, что все о круж а ющее отодвигается от него, куда бы он ни ступил. Все приглушено, зату манено, и один он выхвачен беспощадным светом, выделен изо всех — и отделен. Перед отбоем он поплелся за Гошей на скамеечку. И опять все было нарочито, как сон, как знакомый сон. Гоша уже опускал вот так лицо в ладони, и глухой голос из-за ладоней тоже Вася слыхал: — Звать Иван Осипович. Из крайкома. Все сходится? А? Одним плечом Вася почувствовал крепкую руку Гоши, а другим — его теплую, твердую грудь. Лучше бы не обнимал его Гоша, так почти не возможно сдерживать слезы. — Выше голову, председатель совета лагеря! — сказал вожатый . — Я-то знаю, что ты настоящий пионер! А из темноты улыбался отец, кудрявый, молодой, в расшитой украин ской рубахе.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2