Сибирские огни, 1963, № 4
Неужели они сейчас, в салон-вагоне начальника дороги, высказывают то, о чем молчали здесь? Они не верят в ошибки секретаря горкома, они убеждены, что Москалев сознательно культивирует недостатки, что для этого есть у него корешки шестилетней давности. Как бороться против т а кого чудовищного мнения, если оно не высказано и не записано, если оно просто застоялось в воздухе? Выйдя у горкома, Иван подождал, пока подъедет Бальцер, и вместе они стали подниматься к себе на второй этаж . Они медленно вышагивали, занимая вдвоем три ступеньки: Бальцер уже переступал выше, Москалев одной ногой еще оставался ниже, и только на среднюю ступеньку они ступали вместе. — Ну, черти! — усмехнулся Иван. — Устроили содом! К ак а я -то не приятная комиссия попалась. У меня такой осадок, будто меня куда-то загоняли. — Комиссия как комиссия, — сказал Бальцер. — Р а зв е что глубже других копнулась. Иван поднял голову, но с лицом своего заместителя не встретился, лИшь увидел маленькое прижатое ухо да под ним острый выступ челюст ной кости, обтянутой выбритой, сизой кожей. — Послушай, ты серьезно считаешь правильным, что они тут муть подняли? — Какую муть? Действительно, какая муть? Никакой мути в акте нет. Если бы Б а л ь цер захотел понять, он понял бы, о чем говорит Москалев. Иван всего на секунду задерж ал ногу, чтобы отделить себя от Баль- цера полной ступенькой. , — Ладно, — оборвал он разговор и приказал, словно прикрикнул: — Собрать на завтра пленум, в двенадцать дня. Займись! Они молча разошлись по своим кабинетам , двери которых выходили в одну приемную. Москалев сел было за доклад для пленума, но его прервал Байков. Он вошел своей мягкой походочкой, с дымящейся трубкой во рту. плот ненький и уютный. Он сел в свое излюбленное кресло и, вынув трубку, с длинным вздохом выпустил медленную, задумчивую струйку дыма. — Войди в положение, — сказал Москалев, насупясь. — Мне до но чи сидеть здесь над докладом. А с твоим дымом мне башки и на три ч а са не хватит. Байков с натугой потянулся коротким телом к столу и, обреченно по луприкрыв глаза, выбил трубку в пепельницу. — Что у тебя? — спросил Иван помягче. — Ничего срочного. Душу хотел отвести, да, кажется, некогда. Душу отвести! Спохватился!... Москалев чувствовал, как в собствен ной душе будто опустилась какая-то ж есткая заслонка, непроницаемая для прежнего тока взаимной симпатии. Степан Николаевич все же начал говорить, посасывая пустую трубку: — Тот преподаватель в двадцать пятом году порвал с троцкизмом и даже не исключался из партии. Во всех анкетах пишет, что был троцки стом. Чего же его разоблачать-то было? Тогда давай и Вышинского р а зоблачать: меньшевиком был, а теперь прокурор СССР. — Ну-у! Не хватай высоко! З а свой участок хоть ответь как следует. — Тут хватишь, когда самого хватанули до печенок! С вязь с троцки стами! А? Знаешь, что я тебе скажу: если мы столько лет с троцкистами и зиновьевцами в одной партии были, так уж, конечно, все мы с кем-ни- будь из них да соприкасались. Если за это привлекать, т а к т а к а я руб ка пойдет!.. — Не хочу спорить с твоими загибами, — раздраж енно ск азал Иван.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2