Сибирские огни, 1963, № 3

Седые космы выбивались из-под кожаной фуражки со звездой, не­ уклюж е подергивались седые, растрепанные усы; красные от недосыпания гл аза , заострившийся нос — все выдавало смертельное утомление, кото­ рое страшным напряжением преодолевал в себе комиссар Аладьин. Т яж кая путаница в семье мешает ему жить для революции, и он с радостью «свое сердце к кронштадтским льдам охлаждать несет». Он ведет тульских курсантов на подавление кронштадтского мятежа. Он берет с собою на штурм младшего сына, принося его в жертву революции. Л и д а вспоминала, как в такой же весенний вечер, у этого самого здания , она встретила Василия Ивановича и медленно пошла с ним р я ­ дом по Большой Дмитровке. Глаза его за тонкими стеклами пенсне смот­ рели утомленно, говорил он замедленно и негромко, отдыхая за ненужным и не мешающим разговором. В тот вечер она не была в театре и не пом­ нит, кого он играл, быть может, Чацкого или Гамлета. Л и д а смотрела на седые космы комиссара, и ей казалось, что десяти ­ летия проплыли с того вечера, что все поседели с тех пор. Снова весна, снова Москва. Сколько л ет опять не повторится это — пятнадцать, сорок? Но невозможно пойти с ним сегодня рядом, к ак нельзя вернуться в юность из своих тридцати шести лет. Т ак и останется в сердце лишь идеал, от сравнения с которым все грубеет вокруг. Последний раз актеры вышли на аплодисменты. Прощаясь, Лида то ­ ропилась наглядеться, ей мешала толстая борчатка с двумя орденами Красного Знамени на груди, мешали резкие черты, наложенные гримом. Только глаза были те ж е самые -— голубые, близорукие, в них уже раста ­ ял ледок аладьинской суровости. И уже уходил в воспоминания железный комиссар Аладьин, который в классовой войне ищет утеху от семейных неладов . И уже казалось , что смертельное утомление было не у комисса­ ра, а у самого артиста, который вынужден был проповедывать не то, к че­ му л еж а л а его тонкая и щ едрая душа. Словно Василий Иванович, кл ан я ­ ясь публике, возвращ ался постепенно и трудно в свой собственный облик, и все яснее различала Л и д а того человека, который после спектакля опять пойдет по Большой Дмитровке и будет устало щуриться за стеклами пенсне. Л и д а очутилась на улице, и рядом с ней был Иван Осипович. Он з а ­ ложил руки в карманы пальто и довольно говорил: — Комиссар хорошо играл. Вообще, пьеска со смыслом. Кронштадт в стране мы еще не добили. Л и д а теперь поняла, что пьеса ей не понравилась, вместо трагедий­ ной цельности характеров автор просто рассыпал мозаику противоречи­ вых переживаний. И ленинского гуманизма не было в пьесе: разве можно уничтожать классовых врагов не во имя победы революции, а только для того, чтобы утолить распаленную злостью душу, как топят горе в вине? Они спускались к Охотному ряду не по Тверской, а по Большой Д м и ­ тровке. Иван взял Лиду под руку, и ей стало тесно идти. — Неужели Сталину понравилась пьеса? — спросила она. — А кто знает? — безразлично ответил И ван . — Слыхал я, кто-то там в коридорах говорил. И Лиде стало не по себе от этого безразличия и оттого, что кто-то предрекает Кронштадт в ту пору, когда Всесоюзная конференция про ­ возгласила генеральное наступление социализма. И ван совсем прильнул к ней, так что можно было идти только в но­ гу, с улыбкой загляды вал ей в лицо, как в юности на первых свиданиях , а ей хотелось освободиться, и она ужасалась , вспоминая последнюю ночь с Роменецким, с которым тож е ведь тогда встретилась в Москве... В гостинице бабушка с внуками уже спали. И ван в темноте пробрал ­