Сибирские огни, 1963, № 3

дить его всем коллективом — и конец... Таких фертов за ушко да на солнышко. Страхом казнить их, одним страхом. Всенародным позором». Прокофьев не соглашается с ретивой старухой, а между тем она ведь выска­ зывает взгляды, которые одно время дей­ ствительно имели самое широкое хожде­ ние. И сколько вреда принесло распро­ странение этих ханжеских, ' формально­ бюрократических взглядов на любовь: из­ менил жене, полюбил другую — а мы тебя, ферта, за ушко да на солнышко, попугаем — угомонишься, к жене вер­ нешься. Ведь уборщица из романа К. Львовой не призрак, не бред, а, к со­ жалению, тип, взятый из жизни. И Льво­ ва права, рисуя ее доброй, сердечной, искренне убежденной в своей правоте. А ведь, когда давали волю этим душев­ ным заботливым феням, сколько лицеме­ рия сеяли они своей искренностью, сколько зла причиняли они своей добро­ той. И ведь удивительное дело, хотя в го­ ды культа личности страсть к цитатам была официально признанной доброде­ телью, многие даже широко известные цитаты старательно забывались или иг­ норировались. Ведь уже в 1939 г. стало известно письмо В. И. Ленина к Инессе Арманд, в котором говорилось: «Если брать тему: казус, индивидуальный слу­ чай грязных поцелуев в браке и чистых з мимолетной связи, — эту тему надо разработать в романе (ибо тут весь гвоздь в индивидуальной обстановке, в анализе характеров и психики данных типов)»1. Кстати, в том же письме В. И. Ленин писал: «мимолетная связь-страсть иожет быть грязная, может быть и чи­ стая»2. А попробуйте сказать об этом Фене и ее единомышленникам — ведь, честное слово, не поверят, да еще и за ушко попытаются схватить. В романе К. Львовой мы как раз и сталкиваемся с казусом «грязных поце­ луев в браке и чистых в мимолетной свя­ зи», и этот казус несомненно заинтересо­ вывает читателей, потому что в своем большинстве они не могут и не хотят соглашаться с Феней и требовать, чтобы «этому ставить точку в нашем государст­ ве». Большинство читателей не может и не хочет согласиться с тем, что такие сложные и очень щепетильные душев­ ные драмы надо решать «страхом» и «всенародным позором». Бесспорная заслуга К. Львовой—чув­ ство протеста против лицемерных и лживых установлений, против попытки декретировать там, где ничего нельзя решить приказом. Автор романа, прове­ дя своих героев через длинную цепь грудных событий, грязь, боль и обиды, оставляет их на полпути, тем самым предлагая! героям романа продолжать 1 В. И. Л е н и н , изд. 4. т. 35. стр. 141. 2 Там же. стр. 140—141. поиски своей тропы к счастью, а читате­ лям — задуматься над тем, как сложат­ ся их судьбы. Ведь даже такой проницательный (без кавычек) читатель, как И. Виногра­ дов, не может предположить, куда же в конце концов приведет Елену и Артемия их трудная дорога. И. Виноградов цити­ рует: «Та Елена, какую он здесь нашел, сулила ему впереди большие и суровые испытания...» А затем критик так ком­ ментирует эту цитату: «Сбылось ли это предчувствие? Этого мы не знаем. Мы можем только' предположить — навер­ ное «сбылось». Что ж е сбылось — «большие и суровые испытания»? Ну, а счастье? Счастье любви, не омраченной никакими посторонними мыслями, при­ шло к Решетову и Корниловой? Илк они так и не узнали этого счастья? Здесь у критика нет и предчувствий, потому что в самом романе нет ответа на этот вопрос. Так зачем же обвинять К. Львову в сочинении чтива, содержа­ щего общеизвестные окончательные ре­ шения. Вторая редакция романа, безусловно, во многом отличается от первой. Кстати, и уборщица Феня не случайно отсутст­ вовала в первом — недоброй памяти — варианте «Елены». Переработка романа шла в одном направлении — сделать из довольно натуралистического рассказа о запретной любви произведение, в кото­ ром бы отразились новые общественные настроения. Кое-что в этой переработке не удалось. Так, например, К. Львовой захотелось доказать, что склонность Ре шетова к аморальным поступкам непо­ средственно связана с прорехами в его мировоззрении, с недостаточностью его философского образования. С этой целью она включила в роман многие вновь на­ писанные главы, посвященные обсужде нию таких проблем, как философия и естествознание, материализм и наука. Здесь чувства меры К. Львовой не хва­ тило. Она, например, поставила своеоб­ разный рекорд. 120 страниц занимает в романе описание одного разговора, или, как выражается профессор Прокофьев, коллоквиума, который состоялся на квартире Прокофьева и был посвящен работе В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Читая описание это­ го чрезмерно мудрого спора, изложенно­ го вяло и скучно, к тому же оторванно­ го от развития сюжета, я все время ду­ мал, что читатель наверняка перелисты­ вает эти страницы и нетерпеливо ищет, когда же автор вернется к судьбам сво­ их героев. Да и сама попытка сблизить пренебре­ жительное отношение Решетова к фило­ софии и его донжуанство вряд ли требу­ ет такого прямолинейно-тяжелого реше­ ния. Суметь так написать об ученых, чтобы раскрылось единство их научных взглядов и человеческих качеств, — за ­ дача трудная. К. Львовой решение не под