Сибирские огни, 1963, № 3

мые условия» в борьбе с фашизмом. Когда Бугреев узнал, что немцы к Волге подходят, он не выдержал, он с полным правом взроптал: «Так что же это такое? Как же это можно понять? Неужели же он нас все-таки задавит? Неужели же все наши муки, все наши страдания, вся наша жизнь пойдет пра­ хом? Целые годы голодали, бедствовали, строили нашу индустрию, так ее мать! И вот — нате вам. Все пошло волку под хвост. Все проворонили». Мы победили и не могли не победить, рано или поздно. За нашей спиной правда истории. Но мы, видимо, многое «проворонили», раз эта победа далась нам такой ценой. Произнося эту горчай­ шую и обидную фразу, облегчив душу русским матом, Василий Егорович, меж­ ду тем, ни на секунду не приостановил свою опасную и так необходимую в тот момент работу — он б ез градусника, при помощи «сверхсобачьего чутья» вы­ тапливал тол из снарядов для подрыв­ ных действий партизан. Василий Его­ рович узнал правду без прикрас, без ус­ покоительного равновесия, без подсла­ щивания и, представьте, не побежал к немцам каяться или прислуживать, по­ тому что только подумать такое о нем — непростительная глупость! Ведь все, что мы узнаем о Василии Егоровиче, а главное, все, что на наших глазах он д е ­ лает, свидетельствует о великой любви его к Родине, к людям, о его преданно­ сти, о его чистоте и мужестве и его вере в нашу победу. Феликс, сын Василия Егоровича, жа­ леет людей, гибнущих в этой войне, — всех людей. Об этом же заикнулся Ми- хась. Он их сразу же отрезвляет: «Мо­ жет, нам бросить вытапливать тол, если тебе немцев жалко?» А потом очень вер­ но обобщает: «Хорошо, что мы не на­ учили наших детей презирать другие на­ роды». Михась и Феликс почти одногод­ ки, они еще многого не знают и далеко не все, что происходит, понимают. Ком­ мунист Василий Егорович говорит с ним обо всем — о доверии, об отношении к делу, которое выполняешь, о правде, о немцах, о политике, которую мы прово­ дим... И этот неторопливый разговор Василия Егоровича с шестнадцатилет­ ним смышленым пареньком в то время,, как они могут в любой момент взлететь на воздух, и составляет душу этого в сущности трагического произведения. У нас долгое время к трагическому в жизни и в искусстве относились либо подозрительно, либо с легкостью необык­ новенной. Считалось, что наше время и, в частности, наше общество не может породить для человека «безвыходных противоречий», а тот, кто о них посмел заикнуться, в лучшем случае объявляет­ ся идеалистом. Считалось высочайшей глубиной и новизной признание оптими­ стичности трагедийных событий и сюже­ тов. Кое-как терпели трагедию выпол­ ненного долга, трагедию человека, бо­ рющегося «во имя торжества общего дела», трагедию героя, «понимающего, что его личная•гибель ведет к победе этого дела», а трагедия любви объявля­ лась от лукавого. Так и писалось: «В советских условиях каждая такая драма (драма любви.—Н. Я.) не может перера­ сти в трагедию». А почему? Очень про­ сто: «с потерей любимой... для советско­ го человека жизнь еще не кончается». Непонятно только одно: почему свое хо­ лодное, лягушачье сердце эти теоретики выдают за сердце человеческое... Проблема трагического в искусстве социалистического реализма сложнее и тоньше этих скороспелых домыслов. Тут такой отмычкой, как абсолютная разрешимость всех современных проти­ воречий и вытекающая из нее оптими­ стичность трагедий в наши дни, вряд ли обойдешься. Ведь исторический опти- мизм свойствен не одному нашему обще­ ству, он был присущ каждому историче­ ски восходящему классу и, разумеется, отражался в искусстве. Трагедия чело­ века всегда возникала из самой приро­ ды противоречий того или иного обще­ ства, и если мы хотим понять существо трагедийных конфликтов в современном искусстве, нам надо обратиться к самой природе борьбы сил социализма и импе­ риализма в современном мире. Повесть П. Нилина трагедийна в са­ мом высоком смысле этого слова. И оп­ тимистична,’ но не потому, что герой ее понимает и осознает необходимость сво­ ей гибели, а именно потому, что он не понимает ее, и не осознает, и не прини­ мает, и не хочет с нею мириться. И еще потому, что в этом своем нежелании примириться и покориться «железным об­ стоятельствам» он проявляет несгибае­ мую силу и величавую красоту своей ду­ ши. Она трагедийна, потому что отража­ ет сложившееся в свое время противоре­ чие в нашем обществе — противоречие между величием дел и идей, которое это общество защищало, и антигуманистиче­ скими средствами, которыми хотели до­ стигнуть этих целей некоторые люди, об­ ладавшие высокой властью. А эти средства приводили к разложению са­ мих людей, приводили к дискредитации дел и идей и ослабляли наши реальные позиции во всем мире. Это противоречие и создавало трагические конфликты, сви­ детелями которых мы были и в 1937 году, и во время войны, и в послевоен­ ные годы. Об этих и других противоре­ чиях в социалистическом обществе пи­ шут в своих новых произведениях и П. Вершигора, и Ю. Бондарев - и В. Ко­ жевников, и Ф. Абрамов, и Э. Казакевич, и многие другие. Список этот можно легко продолжить, и он о многом гово­ рит. Когда-то господствовало убеждение, что критический реализм был преимуще­ ственно критическим, а социалистиче­