Сибирские огни, 1963, № 3

действительно мощного развития его науки. Как-то незаметно, без разъяснитель­ ного нажима расширение общественного кругозора Чернышева воспринимается как его второе рождение. Много лет на­ зад, когда он приехал в Петербург, что­ бы поступить в Политехнический инсти­ тут, он ощутил красоту, прелесть, заман­ чивость открывшейся перед ним пер­ спективы. То же самое произошло с ним и на этот раз. «Разве можно такое по­ чувствовать дважды?» — недоумевал он. Но чувствовал и жадно, напряженно жил этим чувством. А. Гарри несколько излишне суховат и конспективен в изо­ бражении начавшегося строительства Магнитогорского коксохимического заво­ да и самого Магнитогорска, но ритм и темп всего, что тогда происходило, он постарался передать точно. Когда Чернышев увидел, что работу, которая по его расчетам потребует не менее полувека, всерьез намерены уло­ жить в несколько лет, его девизом ста­ ло одно слово: «Скорей, скорей!» Он как ученый понял значение фактора време­ ни, понял, что тут нельзя терять и ми­ нуты: «Скорей за работу! Скорей на Урал, в Магнитогорск!» «Собственно говоря, никакого Магни­ тогорска еще не было, — неторопливо рассказывает А. Гарри. — Когда Черны­ шев и Якименко выбрались из хаоса строительных материалов и ящиков с •оборудованием, нагромождение которых само по себе представляло как бы целый город с улицами, переулками и тупика­ ми, перед их глазами открылась беспре­ дельная степь, ограниченная слева вы­ сокими холмами рудных гор. По степи гулял ветер, шевеля выго­ ревшую траву. Ветер нес тучи песка, подхваченного им в соседних пустырях. Песок сразу же захрустел на зубах, на­ бился в волосы, в одежду. В степи, как муравьи, копошились в земле тысячи людей: готовили котлова­ ны под будущие сооружения. Люди эти жили в палатках и в землянках. Сам Проектный отдел помещался в сарае, наскоро сколоченном из фанерных ящи­ ков. С синькой генплана в руках, с обна­ женной головой, поседевшей от песка (фуражку унесло), в развевающемся по ветру брезентовом плаще, Якименко вел Чернышева по этой степи, и дух захва­ тывало у Ильи Ивановича от мысли, что через год-полтора на этом самом месте будет уже литься чугун и коксовые бата­ реи дадут свою продукцию». И «хаос строительных материалов», и ветер, гуляющий по пустой степи, кото­ рую еще предстояло обжить, и наскоро сколоченный Проектный отдел, и тыся­ чи копающихся людей, и молодой стре­ мительный Якименко, и, наконец, сам Илья Иванович, у которого «дух захва>- тило» от мысли, что скоро все это ста­ нет заводом и городом, — вот они тща­ тельно отобранные детали, передающие ритм времени, того самого времени, ког­ да закладывались основы современного взлета советской науки. Тут А. Гарри подчеркивает еще одну чрезвычайно важную деталь. Глотнув «свежего воздуха», дующего с тех про­ сторов, которые осваивала страна, сам окунувшись в каждодневную, всюду ки­ пящую работу, Чернышев «почувство­ вал односторонность своего развития, отсутствие точки опоры для дальнейшего восхождения к вершинам науки». Чернышев нашел эту опору в филосо­ фии марксизма. Снова рассказывается об этом факте в жизни Чернышева обы­ денно и местами, пожалуй, статейно, что вот-де «наука, его наука... перестала быть абстракцией... и постепенно роди­ лось в его сознании... единое, стройное мировоззрение». И мы, пожалуй, отнес­ лись бы к этим абзацам как к художест­ венным просчетам, если бы вместе с тем не узнали бы, что он «почему-то стыдился этих своих занятий и тщатель­ но оберегал от окружающих свою, как ему казалось, тайну», если бы мы не узнали затем, как распорядился он по­ следними месяцами своей жизни. А распорядился он ими так. Во время войны Чернышев попал под бомбежку. Взрывная волна опрокинула автомаши­ ну, на которой он ехал. От ушиба полу­ чилось повреждение позвоночника. Сра­ зу не были приняты меры, да Илья Ива­ нович, занятый военными заказами, не стремился лечь в госпиталь, усилием во­ ли он поднялся с постели раньше вре­ мени, а через несколько лет образова­ лась опухоль в позвоночнике. Старин­ ный друг Чернышева медик, осмотрев его, откровенно по-стариковски сказал, что он удивлен, как Чернышев еще хо­ дит, и что в лучшем случае ему осталось не больше шести-семи месяцев. Чернышев был ошеломлен: «Не мо­ жет этого быть!.. Мне еще нет шестиде­ сяти лет, я веду здоровый образ жиз­ ни... Вот—Белявцев, ему уже восемьде­ сят шесть! В чем же дело? Да я и не могу сейчас умирать! Как это я не узнаю — пойдет ли завод... мой завод, схему которого я вынашивал тридцать лет?.. Я не загляну сквозь электронный микро­ скоп в тайну механизма катализа?.. Не допишу учебника, не закончу моногра­ фии о графите? Кто-то другой будет пе­ релистывать мои рукописи и, путаясь в лабиринте недосказанных мыслей, ис­ кать логического обобщения, то есть то­ го, что я сейчас мог бы рассказать за полчаса?» Нелегкие дни и часы прожил Черны­ шев. «Несправедливо! Жестоко! Слиш­ ком рано!» — сколько бы мог он сде­ лать за пятнадцать-двадцать возможных лет! «Пьянящая радость восхождения к вершинам познания природы, штурм все новых и новых укреплений. Всю