Сибирские огни, 1963, № 2
Кузькина оно не было прописано — каторжным и ссыльным отчество не положено, а спросить у Еремея перед смертью к слову не пришлось). — ...Еремей Федотыч! В заводской лавке вином торгуют! — И что с того? — Иван не мог взять в толк Тришкиного волнения. — Вина-то втору неделю нет в слободе! — захлебываясь в торопли вости, пояснял Тришка. — В заводской лавке нет, и у Шавкунова нет. А тут, вишь, продают! Только что распочали бочку... Слышь, Еремей Федо тыч?.. одолжи полтиной до обеда?.. Вот те крест, в обед принесу! — Тьфу ты, балаболка!— рассердился И в ан .— Сна решил. Одол жить тебя по шее! — Еремей Федотыч! — взмолился Тришка. — Ударь хошь раз, хошь два. Токо выручи! Одна ведь бочка вина-то. Разберут... Иван спустил с топчана босые ноги в белых холщовых портках и хотел уже было окликнуть Глафиру, но вспомнил. — У тебя что, Трифон, память с радости отшибло? Поди, мимо кон торы бег. Сегодня суббота. Тришка только рукой махнул. — Был, Еремей Федотыч, был. Тамо сейчас кузнецов рассчитывают. А на дворе бумага висит. Осип, который из поляков, прочитал и, значит, объяснил: расписано каждому цеху, когда за получкой приходить. Крич ному с восьми — они уже получили, все возле бочки стоят, — литейщикам с девяти, потом слесарям, а нам аж к обеду. А ить вина-то не достанет. Одна бочка. Еремей Федотыч, яви таку милость, — и Тришка пошел с по следнего козыря. — Уважь земляка! Иван резко выбросил руку, сгреб Тришку за грудки и подтянул к се бе, как котенка. — Земляка, говоришь! Вороватые Тришкины глаза побелели от страха. Он дернулся было, но куда там... а поднять руку, чтобы хотя заслониться, не посмел. И, глу по улыбаясь, что никак не вязалось с перепуганными глазами, забор мотал: — Дык, известно, кто значит из Расеи сюды попал, все, значит, зем ляки... А как же, конешно, земляки... Но Ивану уже стал смешон собственный приступ гнева. Он отпустил Тришку и легоньким толчком усадил его на топчан. — Глафира Митревна, поди-ка сюда! — и когда старуха выглянула в сенцы, сказал с усмешкой: — Выручай землячка, вынеси ему полтину. А то не доживет до обеда, на нашей душе грех. Глафира, не прекословя, вынесла деньги, но передавая их задергав шемуся от радости Тришке, так глянула на него, что понятно было, будь ее воля, не видать бы ему от нее ни единой полушки. Тришка ссыпал деньги в карман холщовых портков, поклонился спер ва Ивану, потом Глафире, открыл задом дверь и, напялив рваную шап чонку, припустил что было мочи. — Пропойца несчастный! — сказала Глафира с сердцем. — Не серчай, Митревна, сегодня суббота, — вступился за Тришку Иван. — Знать Феклу по рылу мокру! — возразила старуха. — У такого на все дни праздников хватит. Седни Саввы — завтра Варвары. И что за мужская порода такая, — со вздохом продолжала Глафира, — только бы им нахлестаться да рога в землю... Прости, господи, мое прегрешение... Она мелко перекрестилась и пошла в горницу. Иван окликнул ее: — Митревна! А у нас, однако, запасу тоже нет? — Нету, — подтвердила Глафира. — Остатний полштоф аспид уса тый высосал... Сходить, поди, взять для всякого случаю?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2