Сибирские огни, 1963, № 2

— Вишь, какой обидчивый! — сказал подлекарь с искренним удивле­ нием. — А серьезный мужик. За все время ни разу не крякнул! 4 Иван знал, что Настя с утра ушла в лес. Без нее войти в дом было лег­ че. Если чего и страшился Иван — это женских слез. Конечно, слез и у Глафиры хватит. Но Настины слезы больнее. Иван сам вошел в избу, и потому Глафира скорее удивилась, чем ис­ пугалась. И только разглядев перевязанное плечо, встревожилась. А ког­ да Герасим рассказал, что приключилось, Глафира, всплеснув руками, охнула и дала волю слезам. — Ты уложи его, а причитать потом будешь, — грубовато сказал Герасим. Глафира торопливо утерлась концами платка и принялась разбирать постель. Вдвоем с Герасимом они разули и раздели Ивана, хоть он и про­ тивился этому. — Не супротивничай! — строго сказал Герасим. — Не береди рану, скорее заживет. Сам говоришь, время не терпит. — Пошто завязали-то?— попрекнула Глафира, когда Ивана уложи­ ли в постель. — Мокнуть будет. Дай-кось я сама погляжу. С этих конова­ лов проку!.. Она бережно сняла повязку и, увидев багровый, окаймленный белы­ ми пузырями ожог, снова ударилась в слезы. — Василич, — попросила Глафира проплакавшись, — принеси-ка, кормилец, спирту. Крапивную настойку сготовлю. Первеющее средство, примочки класть на обожженное место. — Не дело говоришь, Глафира Митревна, — подал голос Иван. — Спиртное положено во внутрь употреблять. В утробу, значит... — Верно, паря! — с удовольствием сказал Герасим. — На веселом теле и шкура скорей заживет. Настя вернулась из лесу поздно вечером. Молча выслушала прерыва­ емый всхлипываниями рассказ Глафиры. Подошла, села у изголовья. Иван открыл глаза, ласково потрепал ее по плечу. — На одни муки я тебя удержала, — сказала Настя. — Только ли на муки! — и он попытался весело подмигнуть ей. — Было бы уйти сразу, как оздоровел ты, — так же глухо и скорбно говорила Настя. — Все проклятая бабья жадность, как дом свой бро­ сить. Дом, сытую жизнь пожалела, а тебя на муки отдала... Неужто не нашлось бы нам угла на всем белом свете!.. Иван пригнул к себе ее голову, поцеловал грустные глаза. — Полно тебе казниться, Настенька! Все я да я! А Иван что, чурка с глазами? Мне ведь тоже надоело варначить. Тоже лестно пожить, как люди живут. —- Он гладил ее крутые плечи и даже щекотнул, чтобы раз­ веселить, отогнать тяжелые мысли. — Ты в толк возьми, кто я теперь?.. Был беглый каторжник — Ванька, родства не помнящий. Ан был да нет! Последняя примета со шкурой сгорела. Полез в печь Ванька, а вылез из печи доменный подмастер Еремей Кузькин!. Это тебе не фунт изюму!.. — Уедем отсюда, Ваня! — сказала Нас^я. Были в ее голосе такая тревога, такая боль, что ухмылка сразу сбе­ жала с лица Ивана. — Куда? — сказал он мрачно. — Рабочему человеку везде одна сласть... Здесь хоть крыша над головой да кусок хлеба. — Запорет он тебя! Запорет!