Сибирские огни, 1963, № 2

Она шла, опустив голову, будто по тоненькой половице, будто боясь споткнуться. Другой вечер. Он тоже был обычным и необычным. Дома стояли белые. Улицы ле­ жали белые. Тихо падал снег. Это был первый снег, и потому все каза­ лось новым. Снег был рассыпчатый и теплый. На ладони он таял, сверты­ ваясь в капли. — Смотри, первый снег... Пушистый такой! — прошептала она. Мы сидели в пустом саду. Перелезли через ограду и сидели на ска­ мейке, зайдя куда-то в глухой конец. Голые лозины акаций. Кучи опав­ ших листьев. Забитые на зиму лотки и киоски. Сбоку я глядел на нее. Тонкое лицо. На ресницах — пылинки снега. На пряди волос, выр­ вавшейся из-под берета, — тоже снег. Все лицо было мокрым от снега. Глаза. Огромные глаза. Света не было, и они казались огромными и тем­ ными — на тонком лице. Она сказала тихо: — Хорошо ведь так, правда? Я совсем не знала раньше, что так хо­ рошо. Я дурная сейчас какая-то, сумасшедшая и еще бесстыдная немнож­ ко. Ты сердишься, наверное, что я так говорю?.. — Вовсе ты не дурная, — сказал я. —- Ты хорошая, а я вот плохой. — Нет, ты не плохой. Ты что? Ты добрый, очень-очеНь добрый. И у тебя очень хорошие гордые глаза. — Ну вот тоже. Брось. Выдумала. — Я не выдумываю, — прошептала она. Мы сидели, касаясь локтем друг друга. Так было теплее и как-то луч­ ше. Вокруг никого, только белым обвалом снега — хрусткая застоявшая­ ся тишина. Ветви низко нависали над скамьей. Нас, наверное, и не было видно со стороны. Если бы кто и пришел, то все равно не приметил. Но никто не приходил, никто не появлялся в аллеях. Мы ели снег. И руки остро пахли снегом. Он хрустел на зубах, как морковь. С колен на снег упала варежка. Она была красная. Снег был, как мороженое, белым, а варежка была маленькая и красная. Ее руки то­ же были маленькими. — Какой вкусный снег! — устало сказала она. — Смотри: красное на белом. Красиво, да? Очень красиво. — А ты... ты пахнешь снегом, — глухо сказал я. Она засмеялась губами, мокрыми от снега, лицом, горячей узкой ру­ кой. Засмеялась вся. Я глядел на нее, водил пальцем по скамье. Потом поднялся, нашел прут, стал чертить на снегу: ТАМАРА. Она вдруг окликнула тихо. Окликнула каким-то странным, несмелым голосом. — Cepera? Сережк? — Ну? — Только это очень важно. Не смей улыбаться, ладно? Ты-ы... веришь в любовь! Я поперхнулся, сглотнул слюну. Стало отчего-то трудно дышать. Словно'остановилось сердце. Оно было каким-то чужим, колотилось глу­ хо, неслышно. Вдруг захотелось пить. — Ну веришь... что ли? — вскинув голову, выпалила она снова. — Да-а. — А что это такое? — Не знаю. Что-то хорошее — и все. Есть она... По дереву судорогой ударил ветер, и на снег слетели листья. Они лег­ ли вокруг скамьи желтыми, почти сгоревшими на холоду стручками. Снег