Сибирские огни, 1963, № 2

худенький, как спичка, беленький, тихонько икает и смотрит испод­ лобья. — Брат ее,— хрипло шепчет Лелька.— Видишь, похож. Сивый то­ же. Тамара его очень любит. Мой подопечный, — говорит. Чудная... Он лезет в карман, достает семечек. — Вова, это я тебе. Возьми, пожалуйста. Пацан показывает язык и долго стоит молча, не сделав даже шага, хладнокровный, щупленький. Потом презрительно щерится, пинает но­ гой шишку. — Же-ни-хи..! Же-ни-хи-и..! А небо пустое, далекое, и не дотянешься до него, не ухватишь. Ухо­ дит куда-то. И только сосны стоят, облапив небо. Они как нарисованные. И все нарисованное: досчатые белые бараки, торфяник и лес за ним, по­ лыхающий во всю ширь зеленым. Сейчас антракт, но через несколько минут занавес распахнется, при­ бегут девчонки, придет еще кто-нибудь. Начнется второе действие, а я не знаю ничего. Не знаю роли, не знаю ни одного слова. О чем говорить с ними? О чем? —; Вы учитесь, наверное? — спросит кто-нибудь. — Да. Буду в девятом классе осенью. — А что вы сейчас читаете? — Ничего вообще не читаю,— скажу я.— Река, рыбалка. Ни одной свободной минуты. Сюда еле вырвался. — Идут! Идут! — вдруг больно ткнув меня в бок, шепчет Лелька. Я вздрагиваю. Я не могу отчего-то взглянуть на них открыто. Они рассаживаются на раскладушках. Одна идет к гамаку и, з а ­ бравшись, кричит: — Ирка, покачай! Покачай, пожалуйста. — Ну вот. Мне нельзя сейчас двигаться. — А блины сегодня были вкусные, девочки. — И ничего не вкусные. Я люблю, когда они хрустят и когда масла мало. А эти мокрые от масла. Не люблю. Они говорят о чем-то своем: какое-то платье, примерка которого бу­ дет завтра, и надо поспеть утренним поездом в город; потом парень из пионерского лагеря, что на Боровой опушке. Он работает вожатым у са ­ мых маленьких и очень смешной и длинный, прямо клоун; после какая-то книжка, которую рвут с руками, так трудно достать ее, а на самом деле она совсем неинтересная и скучная. И еще, еще что-то. Искоса я гляжу на них. Я не знаю, что происходит со мной. Будто какая-то сеть оплетает душу, вяжет ее, спутывает намертво. И как-то страшно. Сейчас бы домой. Там хорошо. Доски чистые, прохладные. Из бочонка нацедить квасу, взять черного хлеба с луком, завалиться на ка­ кую-нибудь старую дерюгу. И все. Не надо выламываться, не надо кор­ чить из себя важность, не надо сидеть, как нищему, с просительной ми­ ной на роже. Но я не могу встать. Я не могу поднять руку. Я сижу, как истукан, не двигаясь. И я никуда не хочу идти... Потом мы играем в домино. Мы сидим за врытым в землю, высоким столом и громко стукаем костяшками. Я не знаю, сколько времени про­ шло с тех пор, как мы здесь. Я делаю все автоматически: стучу, говорю, гляжу... — А когда за ягодами? Когда? — сипло бормочет Лелька. —• После. Потом как-нибудь. Снег вот выпадет! — А завтра в лесничество с завода приедут,— гнусаво тянет он. — Самодеятельность. Шефы.