Сибирские огни, 1963, № 2

Мы великаны, новые Гуливеры или открыватели Америки. И пробираемся ,в крошечную, лилипутную республику, населенную девчонками — ,на Старый участок, в совсем неведомую страну. Надо быть только самим собой, и что бы ни было не дрейфить. Они тоже люди, как люди. Те же люди... — Лелька? Ле-ха? — иногда ни с того, ни с сего начинаю говорить я. А дорога ползет, извивается, как перешибленная змея, потом вдруг валится под ноги золотой пылью, густой холодноватой патокой трав. Пахнет все: цветы, старый замшелый пень, кустик шиповника. Солн­ це пахнет буйной брагой. Облака — горячим ветром, солью. Мне как-то не по себе. Впереди, подпрыгивая, катится колобок, разматывая бечевку-тро­ пинку. Его на самом деле нет, но я вижу. Куда он нас выведет? Направо пойдешь — смерть найдешь, налево пойдешь — удачу .сыщешь, а прямо? Где-то далеко стучит дятел. Где-то кукушка. Кукует: сколько нам жить? сколько любить? Милая одинокая старуха. Наконец, мы приходим. Все начинается, как в театре. Вместо деко­ раций — белые бараки, развешанное на веревках белье, а на заднем пла­ не — торфяник и черные, покрытые ряской, озера ям. Тихо. Сонно. Из действующих лиц: старые мамы, старые папы. Мальчик в очках. Несколько девочек. Я пожимаю чьи-то руки, бормочу свое имя. Все как бы ненастоящее, будто вытолкнули куда-то на сцену и заставляют играть. Кругом люди, все смотрят, и не можешь сказать слова, не можешь двинуть рукой. — Брат двоюродный, родственник, так сказать! Он давно уж хотел. И вот надумали... сегодня,— глухо басит Лелька. Лица. Глаза. Я озираюсь, с ненавистью смотрю на него, потом судорожно глотаю, говорю отрывисто: — Очень при-ят-но. Очень рад по-знакомиться. И сам не узнаю своего голоса. Он стал каким-то чужим и странно тихим. Точно там, у меня под одеждой, другой человечек, и он, как ро­ бот, повторяет одно и то же — бесстрастно, машинально: — Очень рад... Очень хорошо. Я не поднимаю глаз. Я вижу только руки. Все они белые и узкие. Мне приятно чувствовать их в своей ладони, приятно касаться пальца­ ми, и не хочется отпускать. И в то же время неловко и страшно. — Ира. — Аня. — Тамара. Кто они такие? Куклы или чудо? Кто? И когда все кончится? Тело обжигает ознобом. Я стою молча, красный, не зная, куда де­ вать себя, куда глядеть. Все какие-то разные. Две белесых. Три черных. Одна даже с рыжинкой и волосы, как солома,— точно подпаленная на огне. И все тонкие и цветастые. На нас простые штаны и рубаха, а они — будто из голубого или красного. И еще одна — вся белая. В сарафане с колокольчиками, легкая, словно травинка, и босая. Глаза простые. Та-ма-ра. Назад если буквы повернуть, а-ра-мат получится. Арамат,— вдруг отчего-то думаю я и густо краснею, боясь взглянуть еще. Стано­ вится стыдно. Мы стоим среди сосен. Стволы пиками уходят в вышину. Мы очень маленькие среди этих сосен. Откуда-то сверху на песок падает коричне­ вая шишка, и я вижу ее. И вижу, как по тонкой высохшей былинке пол­