Сибирские огни, 1963, № 2
нерал надеялся уйти под защиту японских штыков.) В случае отказа гро зил не оставить от совдепов и камня на камне. Три дня в сорокаградусном тумане не затихал бой. На матовом сы пучем снегу леденела каплями кровь, будто кто щедро рассыпал по из мятым сугробам спелую рябину. Прикипали к оружию пальцы, сизый от стужи и порохового дыма воздух обжигал горло... Войцеховского отшвырнули в тайгу. Седьмого февраля по приговору Иркутского военно-революционного комитета был расстрелян «верховный правитель» адмирал Колчак. И вот на другой день ревком заседает «по хлебу и топливу». Тусклый от махорочного дыма и морозного пара коридор. У дверей с надписью на листке: «Председатель губревкома» стоит верзила-солдат с круглым рябым лицом. На солдате лохматая папаха с красной лентой наперекос и голубые австрийские обмотки. Японский карабин с ножевым штыком кажется детской игрушкой в его руках, черных и цепких, как куз нечные клещи. Перед солдатом мнется человек в порыжевшем демисезонном пальто с вытертым бархатным воротником. Он сухо покашливает в красный с мороза кулачок и тихо говорит: — Мне необходимо срочно видеть председателя местной власти. — По какому вопросу? у— с достоинством спрашивает солдат. — Видите ли, речь идет о судьбе исчезнувшей картины из галереи Сукачева: «Избрание апостолов». — Апостолов? — усмехнулся солдат. — А ты, ненароком, сам-то не жеребячей породы? — Видите ли, — заливается нездоровым румянцем человек...— я ху дожник. — Худо-ожник!— удивленно тянет солдат.— То-то, я гляжу, во- лосья, как у попа, а сам не похож: отощалый. На кой ляд тебе апостолы, коль ты художник? — Дело в том, что картину, насколько мне стало известно, увозят в чехословацком эшелоне. А между тем, картина бесценна. Она написана знаменитым французским художником Никола Пуссеном и... — Постой, постой — не шибко! — перебивает солдат. — Икона что ль — апостолы-то? — Нет, — художник досадливо морщится и протягивает руку к две ри. — Картина это. Великое произведение искусства. Пропустите же меня к гражданину председателю! — Но-но, осади! Тама о хлебе думают, ребятишки с голоду пухнут, понял? А ты тут с апостолами! —■солдат в сердцах поправляет папаху. ■— Хрен с ними, с апостолами твоими! Еще за ангелков в ревкоме заступись. Чу-уда-ак!.. Но после такого категорического приговора рябое лицо верзилы не ожиданно расплывается в широкой улыбке. — Ты бы с меня патрет намалевал. — Выпятив грудь, солдат прио санивается. — В деревню переслать. Марье. Склонившись к художнику, он доверительно рассказывает: — Я, слышь, во дворце царском бывал. В переворот. Видал тама ца ря намалеванного. Ну, живой, язви тя! Георгии на грудях навроде б д а же позвякивают. Ты смогёшь так? — Нет. Я пейзажист. — Кто-о? — подозрительно переспрашивает солдат, улыбку — как ветер сдул.— Чегой-то ты мне, господин хороший, голову морочишь? Свя щенник ты, я гляжу, аль расстрига. Факт! И ничего, значит... 2. «Сибирские огни» № 2.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2