Сибирские огни, 1963, № 2

поведников нормативно-идеального чело­ века, сконструированного по рецепту пе- дагога-морализатора. Рисуйте обыкно­ венного, естественного человека со все­ ми его достоинствами и недостатками— вот вам и герой нашего' времени! Неко­ торых буквально тошнило от одного сло­ ва «положительный», напоминая им скучный длинный реестр «типических» примет, которые «должен» и «обязан» был иметь такой герой. Произведения с «антигероем» не за­ медлили появиться. Он демонстративно ничего не желал, никуда не стремился. Он едко острил по поводу «высоких слов», вскрывал «кричащие противоре­ чия» в поведении своих близких и дей­ ствовал, как правило, на узеньком плац­ дарме непомерно разбухшего самолюбо­ вания. Кто-то смеет поучать его, как на­ до жить, кто-то требует, что необходимо за что-то бороться, воевать, выполнять какие-то обязанности, а я — жить хочу и никому ничего не должен. Нужно ли говорить, что такие герои никого не ув­ лекали и ничего не решили. Объяснить, что произошло у того или иного писателя — просто. Видимо, за «антигероями» не угадывались идеалы их авторов. Писатель нередко талантли­ во рисовал то, что видел — хорошее и дурное, высокое и низкое — и этим ог­ раничивал свою задачу. А ведь она зна­ чительно шире, если перед нами дейст­ вительно художник, следующий принци­ пам партийности литературы. Повторяю: объяснить такое просто. Труднее разо­ браться, всегда ли так беспартийно «объективен» к своему герою автор. Не раз обвиняли В. Панову в «объ­ ективизме». Но шли годы, и всем стало ясно, что в ее произведениях выкристал­ лизовался тот эстетический идеал, кото­ рый по праву мы связываем с понятием социалистического гуманизма, с каж­ дым днем все растирающего свои вла­ дения и все глубже проникающего в су­ щество советского человека. Рассказ «Володя» В. Пановой освещен светом любви к людям, заботы об их бу­ дущем, веры в них. С этих позиций все в мире и подвергается суду: то беспо­ щадному, если речь идет о виновниках войны, то суровому, если разговор о рав­ нодушных и успокоившихся, то внима­ тельному, требовательному, если гово­ рить приходится о слабых, нуждающих­ ся в сочувствии, в поддержке, в помощи. Этот свет, утверждает В. Панова, бьет из недр коллектива, из глубин общества, которое сохранило Володю в годы вой­ ны, определило его судьбу, воспитало из него человека, не терпимого к мо­ ральным уродствам и отзывающегося на человеческие беды, горе, ненастье. Во­ лодя судит отца и мать, каждого по-сво- ему, не из эгоистических побуждений — вы лишили меня детства, семьи, радо­ сти, — а из усвоенного им и, возможно, до конца не осознаваемого общественно­ го принципа: надо помочь, если ближне­ му трудно, так как человек человеку — друг и брат. Отец, давно оставивший мать Володи из-за ее действительно «несчастного ха­ рактера», не сразу понимает ход мыслей шестнадцатилетнего сына. «— Нет, прошу тебя! — сказал отец. —Володя, я не хочу, чтобы ты меня судил слишком строго, послушай. Воло­ дя, это всегда был несчастный, безот­ ветственный характер! — Допустим, — сказал Володя, — скорей всего так. Вот именно несчаст­ ный. Что из этого следует? Что ее надо бросить без помощи?.. Я один не справ­ люсь, понимаешь? Мы вдвоем должны. — Но почему я должен?! — закричал отец. — По какому закону я обязан рас­ хлебывать кашу, которую она заварила, мы четырнадцать лет врозь, смешно!» Верно: закон на его стороне, формаль­ но он помогать ей не обязан, но есть другой, неписаный закон, который дает право сыну резко ответить: «— Вот — по тому, что тебе смешно, а ей не смешно, вот потому ты и обя­ зан!» Отец в сущности неглупый, добрый человек, но и ему надо помочь понять то высшее, что исповедуют теперь его сы­ новья. Без громких слов, объективно, на «житейском случае» раскрыт «меха­ низм» действия законов зреющего ком­ мунистического общества. Герой повести В. Максимова «Жив ■человек» долго не понимал этого закона, да и не мог понять, так как жил, по вы­ ражению Семена Семеновича, «не среди людей». Сергей Царев жил среди воров, громил, контрабандистов. У него уже выработался свой, как ему казалось, не­ зыблемый, единственно верный взгляд на жизнь, все люди — «зверье» и «сво­ лочи», во-вторых, «цыпленок тоже хочет жить». Такова его немудреная филосо­ фия, приобретенная горьким опытом не­ долгой жизни. Молодой писатель предельно объек­ тивен. Он не позволяет своему чувству прорваться наружу и как-нибудь пригла­ дить своего лохматого, изломанного, ис­ кореженного героя. Нечто вроде дружбы возникло у Сергея с таким же, как и он, формазоном Зямом. Этим и объяс­ няется, что Сергей берет его с собой в отчаянный побег через тайгу, берет, по­ нимая, что он ему не нужен, что он станет обузой. Так оно и случилось. Тяжко, нелепо, муторно, но Сергей в пу­ ти «приговаривает» Зяму к смерти. Уничтожил, изгнал «друга», а самого залихорадило, и другой более «надеж­ ный» его напарник, столичный громила, не долго думает и оставляет больного в тайге, забрав лишний, как он полагает, Зямин бушлат. Самое ужасное, что и Сергей на его месте поступил бы точно так же. Таков закон этой волчьей среды.