Сибирские огни, 1963, № 2

торенными дорожками и потому удач­ лив. Он достиг высокого положения, но как духовно он беден и как в сущности он одинок! Дерзкий проект Пожоги осу­ ществился. Пожога многим рисковал — ведь он только что вышел из тюрьмы, где расплачивался за постигшую его не­ удачу. Серебров был начальником строи­ тельства, но душой его оказался смелый, постоянно ищущий Пожога. И вот фи­ нальная сцена повести: «Пелагея Степановна (жена Серебро­ ва) опоздала на митинг и стояла у гру­ ды камня в стороне от всех. Смотрела то на мужа, то на дочь, видела, как они одиноки среди ликующих людей, и ей хотелось заплакать». Одиночество Сереброва объясняется тем, что голос совести еще не заговорил в нем, и в любом деле он, как правило, любил больше всего самого себя. Некоторые произведения последних лет так и названы— «Совесть». Но наи­ более значительным из всех, посвящен­ ных в той или иной форме этому нелег­ кому разговору о совести, является по­ весть - исследование В. Тендрякова «Суд». Да, это художественное исследо­ вание самой природы лжи и обмана в нашем обществе, природы неправды, связанной с потерей совести, пусть даже на одну-единственную минуту. Главным положительным героем повести В. Тенд­ рякова стала Истина, этим и объясняет­ ся тот акцент на последовательность и строгую логику размышлений автора, которые так смущают некоторых крити­ ков. Одни говорят о «нечетких решениях моральных проблем», другие об «усми­ рении прозы ради полногласия пробле­ мы», третьи о «пережиме» и «заданно- сти» или о «запутанной морализации». Я не хочу спорить с этими товарищами. Я только хочу обратить внимание чита­ телей на обостренную чуткость худож­ ника к наиболее животрепещущим проб­ лемам времени, на его умение раскрыть . их сразу во множестве жизненных свя­ зей. Решить да еще четко проблему, не делать нажима на любимые мысли — такое не всегда удавалось и Льву Тол­ стому. Кто как, а В. Тендряков, будучи честным художником, взволнован утра­ той совести у некоторых советских лю- " дей. Он забил тревогу, он ищет причи­ ны, он требует прислушаться к «голосу совести» наших людей, он настаивает: коммунистическая мораль не исключа­ ет из своей сферы «владений» совесть человеческую, наоборот, признает ее силу, придает ей значение. Что это дей­ ствительно так, свидетельствует живой и волнующий документ, недавно обле­ тевший весь Союз, — это письмо На­ дежды Григорьевны Заглады, почти се ­ мидесятилетней житомирской звеньевой. Объясняя многие неполадки в колхоз­ ной жизни, она прямо говорит об отсут­ ствии совести у некоторых колхозников, она по сути призывает всех заняться действенным воспитанием этих людей, воспитанием у них иного отношения к жизни, нежели то, о котором говорит Надежда Григорьевна с законным воз­ мущением. «Суд» В. Тендрякова бли­ стательно выполняет эту задачу. И не надо, на мой взгляд, мутить воду вокруг этой повести. Прокурор в произведении — не по­ следняя фигура. На него же при анали­ зе обычно мало обращают внимания. Между тем он первый посеял семена формального подхода к делу, хотя от­ лично понимал, совершившееся — «чи­ стая случайность». В его власти было сразу все решить как надо, по правде. Но что-то его остановило. Что остановило прокурора Тестова, «недюженного человека», «заядлого кни­ голюба», знающего «наизусть стихи Бло­ ка и Есенина», человека мягкого и ус­ тупчивого? Во-первых, предположение, что кто- то может на дело посмотреть именно с этой формальной стороны. Поэтому он решает сразу же обезопасить себя, при­ крываясь «для ради» объективности крылатой фразой: «В нашем деле при­ ходится быть педантами». Во-вторых, боязнь возможных столкновений, если вдруг окажется, что убил Дударев, че­ ловек с «могучим именем», в-третьих, что совесть не есть нечто реальное в человеке, на которую можно и опереть­ ся в сложных случаях, а то, что всего лишь «иной раз прорывается в душе русского человека» и «гонит вслед за ссыльной проституткой». Этот добрый и мягкий человек, занимающий столь от­ ветственный пост, к сожалению, еще не отрешился от старого представления о человеке как сосредоточии всяческих по­ роков, сквозь которые время от време­ ни пробиваются и добродетели. Если у прокурора формальное отно­ шение к делу и боязнь за себя, и неве­ рие в человека, в его чистоту и поря­ дочность проявляются с известной долей робости, то у следователя Дитятичева все это вылезло наружу откровенно и прямолинейно. Его уже совсем не инте­ ресует судьба живых людей, он в пер­ вую очередь обеспокоен, как будет вы­ глядеть дело не по существу, а с фор­ мальной стороны. В этом он пунктуален и суетливо дотошен в такой степени, что даже прокурор вынужден был его оста­ новить: «Оставьте эти хитроумия». А истинная подоплека усердия следовате­ ля до смешного проста: поменьше бы беспокойств и осложнений. Разумеется, чтобы так решить дела, он выработал для себя своего рода философию, по ко­ торой все люди делятся на недосягаемых и маленьких. С одними он разговаривает «почтительно, бережно», с другими гру­ бо, неуважительно, издевательски. «Первое, что придет нам в голову, — оглушает он Тетерина, — вы собирае­ тесь спасти виновного дружка... Вы по-