Сибирские огни, 1963, № 2

И старость— в радость Кузьма Романович — сухонький, беспокойный старичок лет семидесяти. Хо­ дит он с трудом, опираясь на старомодную резную трость с монограммой, но локоя себе не дает. Кажется, только что вы видели его аккуратный френчик в ко­ ридоре райкома комсомола, а вот уж глуховатый басок Кузьмы Романовича раз­ дается в другом конце районного центра.' — Чего ты коз распустила? Думаешь, для них пионеры акации сажали? Стыдно, Степанида!.. Сидеть дома Кузьма Романович не любит. Даже книги читает обычно сидя на скамеечке у ворот. Почитает, выпишет что-то, подумает, оглядит улицу и снова в книгу. За этим занятием я его и застал. К расспросам старик отнесся вначале крайне недоброжелательно. Потом раз­ говорился. — Что читаю? Ромен Роллана. Время свободное? Есть. Занятого времени нет. Кто по профессии? Был когда-то учителем, был партизаном, в райсовете депу- татствовал. А сейчас просто старик. Пенсию? Получаю. Персональную. Дети?... А как же. Внуки и то уже самостоятельные. Не без пользы- жизнь прошла, это м-ы понимаем... — Ну уж «прошла». Вы еще очень хорошо выглядите... — ' Э-э, молодой человек, бросьте дипломатию. Старики не живут, а дожи­ вают. В какой-то народной песне есть слова: «Мысли отвисли, жилы отслужили»... Это о старости говорится. Сам себе в тягость становишься... Лежать и то уста­ ешь. И бойся всего — сквозняков, крутой лестницы, острого, соленого, жирного. А главное — смерти. Да и неполноценность стариковская угнетает. Вот вы поете: «Старикам везде у нас почет...» А в чем он? Что в трамвае' место уступят, без очереди к продавцу допустят, шапку снимут при встрече? Здороваются со мной, вежливы, ничего не скажешь, и к пионерам не раз приглашали, в президиумах сиживал... А придешь куда в организацию о безобразии сообщить, совет дать или еще что — нос морщат, из вежливости одной слушают. Дескать, твое дело в пре­ зидиумах сидеть — стар в дела-то вмешиваться. Вот и получается, не почет, а снисхождение, жалость, унижение. Истинный-то почет, он ведь в деле, в до­ верии... Вы, молодежь, над нами, стариками, часто подсмеиваетесь, дескать, сплет­ ники, пустобрехи, а чем нам, кроме сплетен, заниматься? Какими интересами жить? Единственно, что нам доверяют — на огородах копаться да внукам носы утирать. А человек, будь он хоть ста лет, существо общественное, ему в чем-то значительном принять участие хочется, и к людям его тянет. Оно, если поду­ мать, то и в церковь да в секты многие старики идут из-за отсутствия настоящих общественных дел, интересов. И пойдешь. Потому что нет муки страшнее, чем сло­ жа руки сидеть на скамеечке и смерти дожидаться! Сейчас говорят, дескать, при коммунизме все будут счастливы. Все без исключения. Красиво, заманчиво, но утопично. Или, может быть, при коммуниз­ ме старость отменят? Декретом или еще как, ась?.. Старик шутил, а ведь вопросы он ставил не шуточные. Недолог человече­ ский век. Лишь в ранней юности жизнь кажется безбрежным океаном — сколько ни плыви, берегов не видно, вся жизнь впереди — огромная, таинственная, ра­ достная. Но в один прекрасный день человек оглядывается и видит, что ему уже 40, что лучшие годы позади, что десятилетия летят с удивительной быстротой и впереди их осталось совсем немного... И вот приходит старость... Разная она бывает... И не зря многие утвержда­ ют, что старость страшнее самой смерти. Пока что она неизбежный удел каж­ дого. Никакими лекарствами от нее не спастись, ни за какие стены не спрятать­ ся. Она «неотвратима, как сама смерть». Да, но кто, когда и чем доказал, что смерть неотвратима?