Сибирские огни, 1963, № 2

мо. Я не умею красочно описывать природу, а будь на моем месте Лев Толстой или Леонид Леонов, так они бы любого заставили полюбить тайгу. Вообразите себе старый парк со столетними деревьями, с цветниками и лужайками, спускающимися по косогору к реке. На противоположном берегу реки возвышаются и падают в реку грандиозные скалы, темные, угрюмые, сверху покрытые густым лесом. А вдали, за скалами, виднеются седые горы. Картина, достойная кисти художника. Сколько здесь простора, сколько благоухания! Прелесть. Неповторимо. Палатки выстроились в ряд над самым об­ рывом в реку и смотрят на нее, словно любуются. Умилительно, знаете, волнующе. В лагере стояла тишина космическая: весь состав экспедиции нахо­ дился в это время на работе. Я развесил свои одежды по сучкам деревьев для просушки, а сам от­ правился к реке умыться. Вода — кристалл, холодная, как в ключах. Уж тут я отвел душу — люблю, грешный человек, холодной водой умываться. Полоскался, как утка, крякал, фыркал и получил величайшее удоволь­ ствие, после которого сразу ожил, словно вновь родился. Появилось доб­ родушие, довольство жизнью, а пережитое забылось, стерлось, словно ре­ зинкой карандаш. Мне даже показалось, что я всерьез полюблю тайгу. К этому добавьте чаепитие на свежем воздухе, у костра. Совсем хорошо. То есть иключительно. Аппетит необыкновенный. Если в комнате вы съедите за обедом двести граммов хлеба, то на свежем воздухе — пятьсот, а в тайге, у костра, — килограмм, да еще и мало покажется. Вот что де­ лает таежный воздух. Воспользовавшись переменой моего состояния и улучшением настрое­ ния, Золотоносов вступил со мной в разговор. — Вот, Федос Петрович,— говорит,— не прошло и часа с того време­ ни, как мы с вами мучались в тайге, и, пожалуйста, чувствуете себя, как видно, отлично. — Неплохо... А что? — Я к тому говорю, что мы то же самое испытываем каждый день. Намучаешься за день в тайге, уморишься, как собака на охоте, все готов бросить и вернуться в жилые места, а придешь в лагерь, умоешься, хоро­ шенько подзаправишься и опять хоть куда, и тайга хороша. «Сомнительно,— думаю.— Тебя такого буйвола разве утомишь рабо­ той, на тебе пахать можно». — Вам в диковинку показалось, что в яму с водой угодили, ноги про­ мочили, а мы редкий день из маршрутов сухими возвращаемся, а больше мокрехоньки по самые уши. «Брешет,— думаю,— преувеличивает». — Одежонка тайги не терпит: какой бы крепости она ни была, все равно тайга одолеет. К концу лета заплаты некуда ставить. А про обутки и говорить нечего. Каждую неделю новые. «Если неаккуратно ходить, так в любом месте ни одежды, ни обуви не напасешься»,— думаю. — Вы там, в городе, стесняетесь списать лишнюю пару сапог, а вот посмотрите, что с вашими ботинками сотворится, даже от одного пустяко­ вого перехода. И точно, пока мы пили чай и разглагольствовали, мои ботинки прямо на глазах стали меняться: были темно-коричневые, потом посветлели и ста­ ли желтые, а под конец, жуткое дело, превратились в бежевые; носы з а ­ дрались кверху, словно возгордились, что вынесли трудный путь. — Ежели так трудно жить и работать в тайге, какая же нелегкая су­ нула тебя сюда? — спрашиваю ехидно.