Сибирские огни, 1963, № 2

Она не настаивала, знала, что Валерик легко пойдет на ссору. И что­ бы замять, сгладить разговор, предложила: — Пойдем в парк культуры, пива выпьем... — Ну что ж... — нехотя соглашался Валерик. — А может, на концерт пойдем? — Нет, лучше туда. Нюся давно уже запуталась в денежных делах, истратила подотчет­ ные суммы, надеяться ей было не на что, она как чуда ждала, может, вы­ играет по займу, но выиграла всего один раз и то двадцать рублей. Пус­ тяк по сравнению с тем, сколько ей нужно было, чтобы выпутаться. Она думала о своей беде денно и нощно, все замечали, как она поху­ дела, а Костик не раз будил ее ночью, говорил, что кричит и плачет со сна. Один Валерик ничего не хотел замечать... Она так измучилась, извелась, что даже рада была, когда пришла ревизия. Какой ни конец, а все-таки конец... — Как же понять ваше поведение? Что это было с вашей стороны? Любовь? Увлечение? Корысть? Голос судьи звучал враждебно. Валерик очень обиделся: — Таким низким я себя не считаю, — сказал он. — А любовь? Вы же сами понимаете, товарищи судьи, настоящей любви тут не могло быть, увлечение... все-таки, все-таки...,— он мельком, бегло взглянул на скамью подсудимых, где, съежившись, сидела Нюся. — Все-таки мне всего два­ дцать семь, а она... Одним словом, все это уже в прошлом, все это уже увядшие цветы... а я собираюсь жениться и создать прочную семью... — Ах, подлец, — громко сказала в зале тетя Надя. — Ах, шкура! Судьиха постучала карандашом о графин. ...Когда суд удалился на совещание, Нюся сидела одна в почти пу­ стой, тускло окрашенной комнатке, на жесткой деревянной скамье. Она бессильно свесила руки. Стыд, боль, отчаяние, ревность и снова стыд с такой силой жгли ее, что казалось, все выгорит в душе, останутся толь­ ко уголь и пепел... Перед глазами ее мелькали ресторанные счета, при­ прятанные Валерием для того, чтобы выгородить себя, оправдать. Она снова видела его безвольную жалкую улыбку, вспоминала готовность, с которой он предал ее, высмеял их отношения. И все ужасное, что с ней произошло, то, что она брала из кассы деньги и не могла их выплатить, то, что запустила отчетность и теперь сама уже не знала, в чем виновата, а в чем и не виновата, не знала, какие ошибки допустила по халатности, а какие сознательно, все это воплотилось для нее в одном только слове, в одной строчке из ресторанного счета «бифштекс по-деревенски». Она перестала защищаться, не стала ничего объяснять суду. Ей ка­ залось, что теперь уже никогда ей не подняться, не выкарабкаться из грязи, не вернуть доброе имя. Если бы только не дети... Если бы не дети, она и сама просила бы суд дать ей большее нака­ зание, чтобы смыть позор... Но мысль о детях останавливала ее. В репродукторе тихо шуршала музыка. Потом стали передавать материалы о сельском хозяйстве, об изобилии продуктов. Нюся стала при­ слушиваться. И, не в силах молчать, сказала защитнику, примостив­